Чувство моря

«Если чувство моря хоть раз возникло в самом центре твоей груди, – бормотал смотритель, не обращая внимания на то, что некоторые слова заглушают дождь и ветер за оконцем каморки-подсобки, – это значит, что однажды настанет день, когда ты перестанешь принадлежать себе». И вот ты уже обрываешь якорную цепь. Покидаешь дом своего отца, студенческое общежитие, тесную квартирку тестя. И вот ты уже плетешься мимо деревень и автозаправок, по однообразным, слившимся в утомительный путь полям, яблоневым садам и холмам. Почти бежишь со своим стареньким чемоданом, наобум, вслепую, нетерпеливо. По пути теряя зубы и волосы, вывихивая пальцы, ломая ногти, сбивая ноги в кровь. Оставляешь за спиной годовалого сына с его первыми веснушками и изумленно распахнутыми глазенками цвета темного янтаря. Выпускаешь, будто прирученную птицу, узкую ладонь дамы. Прибавляешь шаг и почти бежишь, стараясь не замечать косолапо плетущегося за тобой щенка. Не оборачиваешься, хотя так хочется обернуться на соседскую девушку в цветастом платье, груди которой похожи на вымя молодой козочки, а глаза – на потемневший от времени горный хрусталь. И ты расстаешься с плетеным креслом, с нависающим над яблонями балконом, с тихим переулком припаркованных возле кондитерской велосипедов, с ночным городом, мерцающим огоньками фонарей и витрин. Разлучаешься с домом, с покоем, с любовью, с вечностью, лишь бы наконец выйти навстречу своему морю. Зажмуриться, шагнуть на прибрежный песок и предоставить себя в объятия его ветрам.

Глава вторая

1

Тридцать лет назад он впервые приехал в городок на дребезжащем рейсовом автобусе, прочувствовав за три часа пути все мельчайшие неровности доски сиденья. Заранее изучив по карте центральную улицу и бульвар, разобрав по слогам ничего не говорившие ему тогда названия скверов и набережных, он усмехнулся: пять кварталов под мышкой – в те времена городок располагался между рукавом реки и морем. Подъезжая, автобус чинно тарахтел по узким безлюдным улочкам. Вилял в наплывающих сумерках по брусчатке, мимо низких деревянных домов с распахнутыми и затворенными ставнями, от которых пахло чердаком, стоптанными сапогами и засохшими на подоконнике пчелами. Несмотря на усталость, он с любопытством вглядывался в незнакомые профили крыш, гадая, что это место ему предложит, чем наградит, что отнимет, чем заставит пожертвовать? Скользящие тут и там чайки, почерневшая от времени черепица, приземистые квадратные трубы, темные деревянные подворотни с забитыми окнами, каменные особняки в стиле модерн с покосившимися решетками балконов – все это сбивало с толку, лишая привычного добродушного безразличия.

В тот далекий день, но будто сегодня, выпускник мореходного училища с отпущенными для солидности усиками сошел с автобуса. Стройный, пожалуй, даже с избыточной выправкой, как будто к его спине прибили доску, он старался быть по-взрослому невозмутимым, но на каждом шагу по-мальчишески сбивался. Опустил набитый небогатыми пожитками чемодан на брусчатку привокзальной площади. Никто его не встречал, не ждал на автовокзале. Все тут было незнакомо, чудно по-своему: медлительное провинциальное время, намеренно уменьшенный масштаб магазинчиков, главной улицы, бульвара. Неторопливые прохожие в шляпах обитали в своем понятном, чуть замедленном мире. Во всем этом пока не существовало его жизни, его присутствия. Но в тот первый день, пройдя от станции до ближайшего перекрестка, он сразу почувствовал.

Этот момент врос в его память, стал им самим, его жизнью. Именно тогда он уловил запах деревянных улочек с заколоченными, затаившимися, ждущими чего-то столетними домами, на которых кое-где сохранились выцветшие вывески. Его хлестнул по щекам, потрепал за плащ, взъерошил волосы незнакомый, шкодливый ветер. Капитан всю последующую жизнь исследовал составляющие этого шустрого городского сквозняка, насыщенного льдом, до немоты трезвящего, но не отбирающего надежды. В его порывах таился пятничный дымок колбас, кур, лосося и мойвы, которые коптили к субботе, чтобы продавать на рыночной площади, в двух шагах от реки. В него вплетался веселый, хрящевой, костный дымок и аппетитный жареный выдох рыбоконсервного комбината. В нем вилась, мерцала, поблескивала горьковатая пурга от гор угля, сгружаемого с барж в вагонетки в старом порту, расположенном на том берегу реки. В этом ветре ощущалась горчинка моря, его широкое дыхание, одаривающее спокойствием, истребляющее тревоги. А еще – сырость подвалов заброшенных домов, превращенных временем в призраки, в пристанища кочующих цыганских семей, в ожидание, в оторопь. Тут и там, будто дразнящий девичий локон, мелькал аромат горячего шоколада, запеченных в тесте яблок – из затерянных в переулках кофеен и крошечных безлюдных кондитерских.