– Да, конечно. Простите. Здесь так тесно. По-хорошему ему пора было выматываться. Он и так потратил кучу времени, вез ее от аэропорта часа три, хотя мог бы доехать за час. Он ведь чрезвычайно занят, он должен бережней относиться к своему времени. Тайм из мани, мистер Ловуд, вы разве забыли? Что же он здесь торчит, не уходит? Почему так долго ехал? Почему так напряженно прислушивался к ее телефонному разговору, а потом не задал простого вопроса: кто звонил? Может, она просто накручивает все эти сложности после инструктажа Макмерфи в аэропорту?
– Стивен, спасибо вам большое, все замечательно. Я хочу принять душ и поспать немного. Вы не знаете, где здесь лежат полотенца?
– Кажется, они в шкафу, на полке. Хозяйка мне все показывала, но я не запомнил. Разберетесь сами, здесь не слишком много вещей и мебели. Да, вот телефон хозяйки, если будут какие-то вопросы. Она милая женщина, квартира для нее, – основной источник дохода, очень заинтересована в клиентах, особенно в иностранцах, и сделает все, чтобы вам здесь было удобно.
– Спасибо, – Маша достала из чемодана халат, шлепанцы, – вы, вероятно, спешите, я и так отняла у вас кучу времени.
– Что вы, Мери, не стоит благодарности. – Улыбка дрожала на его лице, глаза оставались злыми и напряженными. – Вы действительно очень хотите спать?
– Честно говоря, да. Перелет был тяжелым, к тому же разница во времени.
– Я планировал сегодня угостить вас ужином, заказал столик в ресторане, здесь совсем недалеко.
"А вот это еще интересней”, – насторожилась Маша и отчетливо вспомнила слова Макмерфи: если пойдешь в ресторан с Ловудом, платить придется тебе, он страшный жмот, он угощает кого-то только по оперативной необходимости и на казенные деньги.
– Ох, Стивен, спасибо, но я не ожидала, вы не предупредили, – она сделала глупые испуганные глазки, – я ужасно выгляжу, боюсь, засну за столом и упаду лицом в салат.
– На это существует крепкий кофе и салфетки, – он улыбнулся, широко и радостно, как в рекламе зубной пасты, – кофе, чтобы не заснуть, салфетка, если все-таки заснете, чтобы вытереть лицо, испачканное салатом.
"Когда же он успел заказать столик? Как мог заранее рассчитать время, если вез меня из аэропорта часа три?” – подумала Маша, вежливо посмеявшись его шутке, и тут же спросила противным, кокетливо-ноющим голоском:
– А нельзя перенести ужин на завтра?
– Ну, вообще-то столик заказан на сегодня, на одиннадцать вечера. Знаете, давайте мы сделаем так. Вы сейчас примете душ, я подожду. Может, после душа вы почувствуете себя лучше, и мы все-таки поужинаем сегодня.
– Хорошо, я не возражаю, – кивнула Маша и скрылась в ванной.
Шторки для душа не было. И сам душ оказался отвратительным, ржавым, дырявым. Он брызгал во все стороны, только не туда, куда нужно.
"А почему, собственно, Ловуда должно волновать, кто мне звонил? Его попросили подготовить все к моему приезду, снять квартиру, встретить, и только. Ни о каких ресторанах речи вообще не было, – размышляла Маша, сидя на корточках в чужой облезлой ванной и пытаясь поймать острые мелкие брызги душа. – Почему он не уходит? Что ему от меня надо? А если действительно что-то надо, почему не скажет об этом прямо, без фокусов? Мы же вроде как на одной стороне”.
Как ни старалась она поливаться из душа-фонтана аккуратно, а все-таки лужа на полу получилась порядочная, вытереть ее было нечем. Маша открыла шкаф под раковиной. Фанерная дверца тут же отвалилась. Внутри нашлась тряпка, отвердевшая и вонючая. Маша, морщась, поддела ее носком тапочки и бросила на лужу. Вообще, все в этом чужом доме было ужасно: запахи, краски, звуки. Через отдушину под потолком сочились визгливые голоса. В соседней квартире скандалили. Слышно было каждое слово.
– Сколько ты еще собираешься жрать на мои деньги? Ни копейки в дом не приносишь, свет за собой не гасишь, сковородку мою сожгла тефлоновую, вот покупай мне теперь такую же!
– Заткнись! Достала меня, старая дура! Я тебе куплю сковородку, куплю, чтобы по башке твоей лысой бить!
– У меня не лысая башка! Сама ты лысая, авантюристка!
– Сама авантюристка!
Крики были кислыми, как вонь от тряпки. К мыльнице прилип обмылок, покрытый волосами и засохшей пеной. Полотенце ветхое, серое, заштопанное. Как, мистер Макмерфи, не желаете получить психологический портрет женщины, которая сделала свой дом кроваво-красным, штопает старые полотенца и оставляет их долгожданному квартиранту-иностранцу вместе с волосатым обмылком?