Чувство реальности. Том 1

— Весьма криминальный бизнес, — объяснил Ловуд, — цены чудовищные. Вообще, учтите, здесь все значительно дороже, чем в Нью-Йорке. Качество товаров и услуг совершенно не соответствует ценам. Подгнившие, экологически грязные фрукты, отвратительный хлеб, который плесневеет на второй день, на рынках торгуют колбасой, которую производят в подпольных цехах из тухлого мяса, в антисанитарных условиях. Все поддельное, фальшивое, от парфюмерии до автомобилей. Кстати, прежде чем сесть за руль, советую сначала поездить на такси пару дней и привыкнуть к здешним специфическим правилам дорожного движения. Вы бывали в Египте?

— Да, — кивнула Маша, — а при чем здесь Египет?

Она почти не слушала его сердитого ворчания. Она жадно разглядывала толпу, ловила обрывки разговоров и все не могла успокоиться. Отец предупредил ее, что это совсем другая страна, что для России сейчас десять лет как целый век, но все казалось таким страшно знакомым, что кружилась голова.

— Здесь, как в Египте, хамство на дорогах. Это еще мягко сказано — хамство. Дорожная милиция откровенно вымогает взятки, светофоры вечно ломаются, со спецсигналом носятся не только те, кому положено, но и бандиты, и родственники бандитов, никто никого не пропускает, вас подсекут, даже если это опасно для жизни. А зимой вообще кошмар, гололед, сугробы, вечная грязь. Все, мы пришли.

Ловуд пискнул пультом, отключая сигнализацию, открыл багажник серебристого с перламутровым отливом "Форда" и предоставил Маше самой запихнуть туда свой чемодан и сумку с компьютером. В салоне было так чисто, что Маше захотелось вытереть ноги, прежде чем ступить на пушистый голубой коврик под сиденьем. Перед ветровым стеклом болталась ароматическая пластинка в форме елочки.

— Стивен, вам что, здесь совсем не нравится? — спросила Маша, когда он включил мотор.

— Нравится. Просто я недавно провел пару часов в морге Боткинской больницы и до сих пор не могу прийти в себя.

— Вы хорошо знали Томаса Бриттена?

— Мы вместе учились в колледже. И, как назло, именно я оказался дежурным в посольстве. Мне пришлось поехать на опознание. Приятного мало, сами понимаете. Да, вот вам мобильный телефон. У вас МТС, в записную книжку я внес несколько номеров. Свой служебный и мобильный, один из мобильных Рязанцева, еще кое-какие посольские. Врач, дежурный, гараж, служба безопасности. Ваша машина вас уже ждет, в посольском гараже. Я взял для вас маленькую "Мицубиси", отличный автомобиль, типично женский, цвет какао с молоком. Вот ключи и документы. Машину можете забрать в любой момент. Учтите, ни гаража, ни охраняемой стоянки у вас нет, поэтому не забывайте включать сигнализацию, снимать музыку и дворники.

— Спасибо.

— Да, поскольку я приготовил все для вас еще до несчастья, там в записной книжке остались телефоны Томаса и Виктории. Можете их стереть.

— Есть какие-нибудь предварительные версии?

— Не знаю, со мной никто ими не делился. Там работает ФСБ.

— А милиция?

— Был один майор, но скорее всего он просто камуфляжный персонаж, так, знаете, для приличия.

Ловуд замолчал, и надолго. Маша не пыталась продолжить разговор. Она смотрела в окно. Смеркалось. Она старалась не замечать того особого оттенка ранних русских сумерек, который до сих пор плавал где-то у нее в крови.

Четырнадцать лет назад были такие же сумерки и начало мая. Вдоль Ленинградского шоссе мелькали клочья леса. Над верхушками сосен у близкого горизонта стелилось длинное лохматое облако, подсвеченное снизу невидимым закатным солнцем. И сейчас точно такое облако, темно-синее, со светло-розовым брюхом, плавно повторяло очерк темной кромки леса. Тогда она знала совершенно точно, что больше не увидит ничего этого, и не чувствовала даже легкой грусти. У нее ныли все внутренности, у нее чесалась под гипсом рука. За две недели до отлета она попыталась сделать несколько шагов, от палаты до сортира, без костылей, грохнулась, подмяв под себя несчастную правую руку, и опять ее вправляли, гипсовали.

Четырнадцать лет назад лирический пейзаж за окном застилала грязно-кровавая пелена, которая исчезла с глаз много позже, после курса интенсивной психотерапии в частной клинике в Нью-Йорке. Четырнадцать лет назад ее сопровождала молчаливая сиделка из "Красного креста", которая на руках переносила ее из машины в инвалидное кресло, и бойкая пожилая чиновница из Минздрава. Нет, никаких рощиц, светлобрюхих облаков Маша тогда вовсе не видела. По дороге в аэропорт она тупо повторяла про себя, что никогда, никогда в жизни не вернется в эту страну.

* * *

"Вот будет у меня миллион долларов, и меня сразу все полюбят, я стану талантливым, красивым, вообще, каким захочу, таким и стану. Не потребуется никаких оправданий. С миллионом я буду вполне самодостаточен, и для себя, и для других", — думал Андрей Евгеньевич Григорьев, разворачивая свой серенький старый "Форд" у бензоколонки, по дороге к аэропорту.