Чувство реальности

Каждое утро Евгений Николаевич смотрел в зеркало, на свое интеллигентное, благородное лицо, на свою бесценную харизму. Ее следовало холить и беречь. Он боялся поцарапать ее во время бритья. Он запрещал себе есть что-либо после шести вечера, чтобы утром харизма не была отечной и одутловатой. Он удалял щипчиками волоски из ноздрей, расчесывал щеточкой свои густые красивые брови, чтобы не торчали в разные стороны, вбивал специальные гели в кожу вокруг глаз. С помощью жены он научился ухаживать за своей харизмой вполне грамотно и справлялся с проблемами не хуже профессионального косметолога. Единственное, что портило его, это легкая желтизна кожи и белков глаз, последствия тяжелой желтухи. Он подцепил ее еще до брака, в университете, во время поездки в подмосковный колхоз, от одной молоденькой колхозницы, вульгарной, но сладкой и сочной, как одноименная дынька.

Желтуху давно залечили, однако желтизна, память о дыньке, иногда проступала сквозь холеную кожу. На это обращали внимание, пускали неприятные слухи, и в нескольких своих интервью Евгений Николаевич пожаловался, что в студенческие годы его за антисоветские взгляды преследовало КГБ. Во время одной из диспансеризаций по приказу Пятого управления его специально заразили гепатитом «В».

Обидно было то, что искусством зарабатывать капитал влияния и получать проценты со всего, даже с такой неприятной и неприбыльной вещи, как гепатит «В», Евгений Николаевич овладел в совершенстве именно тогда, когда пришло время переводить его в капитал реальный, в твердую валюту. Партия «Свобода выбора» нуждалась в деньгах.

Выбор спонсоров оказался невелик. Деньги могли дать отечественные предприниматели, которые в результате фантастических безумств приватизации успели к девяносто второму году хапнуть столько, что не знали, куда девать, и западные фонды, заинтересованные в парламентском лобби и инвестициях в российскую экономику и политику.

Первые слишком криминальны, вторые слишком бюрократичны, третьего не дано. Надо было срочно кому-то продаваться, но ужасно не хотелось. Евгений Николаевич метался, мучался. Он с детства панически боялся ответственности и не умел принимать твердых решений. Доверить выбор спонсоров кому-то другому он тоже не мог, мешали амбиции, становилось страшно: вдруг соратники, почуяв слабину, сметут его с пьедестала лидера, он упадет и разобьет вдребезги свою бесценную харизму?

Партия «Свобода выбора», как капризная царевна из сказки, отвергала одного жениха за другим и в итоге отдалась первому встречному, поскольку тянуть дальше было нельзя. Надвигалась очередная предвыборная кампания.

Первым встречным оказался один из совладельцев американского концерна «Парадиз» мистер Хоган. За благообразной улыбчивой физиономией миллионера Джозефа Хогана скрывалась хитрая мордашка потомственного одесского биндюжника Жорки Когана, эмигранта в третьем поколении. Дед его был портовым вором в Одессе, в восемнадцатом году благоразумно слинял в Америку и стал мелким торговцем. Отец закончил Колумбийский университет и стал адвокатом. Внук закончил Гарвард и стал миллионером Джозефом Хоганом.

За вывеской концерна «Парадиз» стояло ЦРУ.

Евгений Николаевич старался не думать об этом. Его дружба с Хоганам завязалась в Гарварде, куда он наведывался довольно часто, сначала слушал лекции, потом сам выступал с лекциями. Они с Хоганом были добрыми приятелями, не более.

Вообще, все эти грязные подробности пиарошных технологий, все эти вопросы о деньгах, способах их выбивания, отмывания, перекачивания, вколачивания чрезвычайно портили нервы и вредили харизме. Ухудшался цвет лица, тускнели глаза, опускались плечи, начинали дрожать руки. К счастью, это понимал не только Евгений Николаевич, но и его окружение. Ради сохранения чистой красивой харизмы Рязанцева освобождали от многих некрасивых и грязных подробностей. Кто вложил деньги, каким образом и с какой целью, не должно было волновать лидера. Для него главное – имидж.

Сначала работал имидж слегка усталого, но энергичного интеллектуала с демократическими идеалами и мягким умным юмором, созданный самим Рязанцевым с помощью жены. Небрежно-спортивный стиль в одежде, джинсы, свитерок, взлохмаченные волосы. Потом он перестал работать, понадобилось нечто свежее.

В моду вошли железные генералы, грубые, мужественные, с соленым юмором и хриплым прокуренным голосом. Рязанцеву остригли волосы совсем коротко, по-военному. Он перестал появляться на публике в джинсах и свитере. Только строгий костюм, темно-серый или синий, чуть мешковатый, без всяких изысков. Он стал говорить отрывисто, четко обрубая фразы. Он репетировал перед зеркалом жесткий прямой взгляд. Он сменил походку и марку туалетной воды, научился разбираться в оружии и определять чин по звездочкам на погонах.