Чувство реальности

– Я уже спрашивал Евгения Николаевича, никакого дневника его жена никогда не вела.

– Да, а Светлана Анатольевна купила несколько разных тетрадок, зеленых, в клеточку, – закивала Франкенштейн, – но ничего не помогает. Галина Дмитриевна просит свою тетрадь, к другим не прикасается, говорит, они чужие, пустые.

– Погодите, я не понял, эту подругу, Светлану Анатольевну, пускать или нет? – спросил доктор и опять нетерпеливо взглянул на часы.

– Ни в коем случае, – сказала Маша.

– Вы думаете… – Франкенштейн охнула и покачала головой. – Этого не может быть, она так заботится о Галине Дмитриевне, они дружат с юности, Галина Дмитриевна к ней очень привязана, всегда ее ждет, нельзя же совсем лишать ее общения с близкими, ее муж слишком занят, чтобы навещать ее часто.

– Пожалуйста, никого, кроме мужа, – сказал Арсеньев, – и гуляйте теперь где-нибудь в другом месте, подальше от забора, поближе к охране.

Перед тем как покинуть больничный парк, Маша все-таки решилась подойти к старой яблоне, притронулась ладонью к шершавому стволу, взглянула вверх. За открытым окном палаты, на третьем этаже, сквозь решетку маячил зыбкий силуэт.

– Нет статьи, – пробормотал Арсеньев, когда они сели в машину, – нет никакой статьи. Конечно, графологическая экспертиза подтвердит, что дарственная надпись на книжке сделана Лисовой. Но это ничего не даст. В принципе можно попробовать сто двенадцатую «умышленное причинение вреда здоровью»… – он закурил и взглянул на Машу. – Почему вы молчите?

– Думаю.

– О чем?

– О зеленой тетради в клеточку. Там, наверное, были подробные воспоминания об утонувшей девочке Любе. Описывались ее любимые вещи: томик Есенина, кукла, открытка. Конечно, невозможно было достать именно эти предметы, но серый сборник Есенина пятьдесят девятого года издания наверняка выходил огромным тиражом, точно такой был даже у нас, в университетской библиотеке. Она могла купить в букинистическом магазине. Куклу и открытку, конечно, достать сложнее.

– Старые открытки тоже продаются в букинистических магазинах, – задумчиво кивнул Арсеньев, – а кукол образца шестидесятых я видел у старушек на окраинных барахолках. Да в общем, и наборы открыток, и старые книги можно купить на барахолках. Выбор огромный. Ладно, поехали к Рязанцеву, спросим, что за зеленая тетрадь и куда она подевалась.

– Это надо у Лисовой спрашивать. Но она не скажет. Скорее всего, она уничтожила дневник Галины Дмитриевны, предварительно выучив его наизусть.

Ступив на крыльцо веранды, они услышали низкий вкрадчивый голос:

– Женя, ну еще ложечку, за мальчиков, сначала за Димочку, чтобы прошла его аллергия…

Рязанцев сидел в кресле, всклокоченный, сонный, с опухшими красными глазами. Перед ним стояла Лисова, с фарфоровой миской и ложкой.

– Ты же знаешь, я не люблю сметану, отстань, – он отворачивался, брезгливо морщась.

– Доброе утро, – сказал Арсеньев, – Светлана Анатольевна, объясните, пожалуйста, куда делась зеленая общая тетрадь в клеточку?

– Какая тетрадь? – сердито рявкнула Лисова. – Вы не видите, Евгений Николаевич завтракает?

– Приятного аппетита, – сказала Маша, – Евгений Николаевич, вы должны знать, что ваша жена не пыталась покончить с собой. Таблетки, которые она пила, были действительно экстрактом валерьянки. А на чердаке просто перегорела лампочка, и Галина Дмитриевна встала на табуретку, чтобы вкрутить новую. Вешаться она не собиралась.

– Погодите, погодите, что за бред! – помотал головой Рязанцев, отстраняя ложку со сметаной.

– В прямой эфир вам звонила Светлана Анатольевна, – сказал Арсеньев, – она же подкинула мобильный телефон в больницу Галине Дмитриевне.

– Женя! – крикнула Лисова дурным голосом. – Это провокация! Надо вызвать охрану!

– Так, я не понял, что происходит? – откашлявшись в кулак, глухо спросил Рязанцев. – Светка, это ты звонила мне в прямой эфир? Ты?

– Женечка, ты же сам всегда боролся за справедливость и говорил, что лучше горькая правда, чем сладкая ложь! – Лисова выразительно взмахнула ложкой, и брызги сметаны полетели Рязанцеву в лицо, но он как будто не заметил этого и бесстрастно повторил:

– Ты звонила мне в эфир?

– Кто-то должен был сказать тебе правду, и не просто сказать, а так, чтобы ты осознал. – Она поставила на стол миску, положила в нее ложку, достала из кармана фартука бумажную салфетку, серую и мятую, и принялась вытирать ему лицо.

Рязанцев резко оттолкнул ее руку, схватил телефон и набрал номер.

– Егорыч?! – крикнул он в трубку – Где ты, мать твою? Да, срочно! – он отбросил аппарат.

– Евгений Николаевич, вы поняли, что ваша жена Галина Дмитриевна не пыталась покончить с собой? – тихо обратилась к нему Маша. – Эта женщина, – она кивнула на Лисову, – выкрала ее дневник, зеленую общую тетрадь в клеточку, прочитала историю про утонувшую подругу…

– Про убитую подругу! – закричала Лисова. – Женя, все эти годы ты жил с убийцей! Я пыталась восстановить справедливость, оградить тебя и детей от этого кошмара! Нельзя жить с убийцей! Она больна, Женя, она опасна!