Чувство вины

Честно говоря, этот июль выдался каким-то сюрреалистично сумбурным. Как будто артхаусный фильм ускорили втрое, и зритель едва успевает переварить просмотренное. Я хотел остаться здесь на пару месяцев, провести лето в доме, где я вырос, а потом вернуться отдохнувшим и вдохновленным. Но всё вышло из-под контроля и после долгих отчаянных объятий с Евой я шел на вокзал, побитый, раздавленный и опустошенный. Как герой из какой-то глупой мелодрамы, я постоянно косился на свой телефон, ожидая звонка или сообщения от Икара. Мне всё казалось, что он воспринял моё мимолетное предложение поехать со мной всерьез, и вот-вот его черные кудряшки покажутся в толпе. Мы бы взялись за руки, запрыгнули в автобус и укатили бы подальше от этого города, выходя покурить на каждой остановке. А потом, по приезде, мы бы устроили вписку в моей квартире, напились бы и стали целоваться прямо на глазах у гостей. Но это только если он придет. Сейчас я стою в курилке без единой сигареты в кармане и невидящим взглядом смотрю на заблокированный экран своего телефона. Вокруг я замечаю их периферийным зрением, парни в спортивных куртках, которые не стреляют сижки, оправдываясь тем, что "девочкам курить нельзя". Но разве я спрашивал у них разрешения? К этим парням я не питаю ненависти, я не питаю ненависти ни к кому, если честно, кроме непутевого себя, бесконечно разочаровывающего свою семью. Я ужасно запутался. Это место сводит меня с ума. Ожидая свой автобус, я чувствую одновременно и счастье, и тоску, и сожаление, и безмерную любовь, но совсем не к окружающему меня. Когда мы с Икаром говорили на пляже, он рассказал мне много всего личного, но все, что я помню – его влажные черные глаза. Длинные мягкие ресницы и зажмуренные от страха веки, а на губах признание за признанием. Такие самопальные, как выстрелы, с запахом пороха и боли. Икар ненавидит себя чуть ли не больше, чем я ненавижу себя. Но у меня теперь есть путь для отступления, моя Бэт-пещера, где никто меня не достанет, мне всего-то надо купить билет и провести несколько часов в коробке транспорта. У него такого нет. Только этот чертов городок и папа, который уже бил людей и за меньшее. Я представляю, как могли бы быть красивы губы Икара, накрась он их матовой темной помадой, как сияло бы его лицо переливами хайлайтеров, как пахли бы его смуглые щеки пудрой. Я вижу это так ярко, что скручивает живот и режет глаза, ведь у Икара только два пути: побег или смерть. Ева сказала бы: "А ещё борьба," – но что она знает? У нас с Икаром так много общего. Мы оба в плену гендерного рабства, оба должны стараться ради жизни, которую хотим. Весь этот цирк с переодеванием в человека, которому будет безопасно здесь жить. Борьба? Разве Икар похож на борца? Если он вступит в бой, то это будет драка насмерть, до последней капли крови, а у этого парня мышц много, но решимости в них мало. Драться, зная, что не победишь? Стоит ли?

На моём билете указано время отъезда автобуса и до этого момента считанные минуты. У Икара еще есть возможность, чтобы эпично появиться, помахать мне рукой и, сжимая тяжелые сумки, запрыгнуть в отъезжающий транспорт, но я его уже не жду. Подышав чужим дымом и всё-таки не выклянчив ни у кого сигаретку, я отправляюсь к нужной платформе. Предъявляю билет. Заползаю внутрь. Сажусь на сидение. Гудит мотор и автобус трогается. Пока-пока, родной город, где никому я на хрен не сдался.

А где-то в парке уже во всю светит солнце и шумит народ. На скамейке сидят двое, взявшись за руки и пытаясь помириться. Они говорят обо мне. Изливают друг другу душу, надеясь, что воспоминания о ком-то, кто носит большую одежду и красит волосы в голубой, вот-вот исчезнут. Что следы его сотрутся с этих дорожек, что запах его дезодоранта выветрится, а вкус его губ смоется проточной водой. Но это со временем. Сейчас Ева в голос заплачет, жалуясь на разбитое сердце и разрушенную жизнь, скорбя о брате, сожалея о репутации своей семьи, проклиная меня и искренне прощая Икара. А он, притворившись сильным и безучастным, посмотрит на время в своем телефоне, отсчитав через сколько часов я буду так далеко от них, как должен. Его глаза тоже намокнут, а в груди закопошится что-то тяжелое и колючее, но он не придаст этому значения.

Когда, разминая затекшую спину, я выхожу из автобуса уже на другом вокзале, меня встречает шум большого города. Я вдыхаю его запах, в надежде, что и в этот раз он сможет стереть с моей кожи навязчивое чувство вины, хоть в глубине души я и знаю, что дело совсем не в том, где я нахожусь, а во мне самом.

В оформлении обложки использована фотография из личного архива автора.