Читаем Чувство вины полностью

И хорошо, что нет ее, России этой! Пропади они пропадом – пушкины, рублевы и менделеевы с их томами, колоритом и таблицами, провалитесь, деревенские кулибины и величественные пейзажи, если вместе с вами исчезнут распорядители приютов, присваивающие пожертвования, борцы за нравственность, призывающие к расправе, главнокомандующий, принимающий парад, развалившись в кресле, полицейские, сующие задержанным бутылки игристого во все дыры, акушеры, закатывающие мертворожденных младенцев в бочки, которые потом сваливают в придорожные кюветы. Надо успокоиться… все хорошо… просто ничего нет… и не было никогда…

Небо погасло, зажглись витрины. В магазине я взял чего покрепче. Стал заливать в себя, словно чернила в склянку, которая была прозрачной и стала обретать цвет, объем, вес. Это помогло мне возникнуть. Вышел на пляж, остался один на один с набегающей волной. Подкатывало ощутимо, выпил я порядочно.

– Слава России! – крикнул я небу, и парочка влюбленных, шептавшаяся возле домика спасателей, притихла.

– Слава России! – скандировал я, кидая зиги и распугивая романтиков.

Голос мой то ревел, то срывался. На меня скоро перестали обращать внимание.

– Вы откуда, мужчина?

– Слава России! Зиг хайль!

– Сладкий, ты откуда приехал?

Догадавшись, что слова обращены ко мне, я повернул башку в сторону голоса и увидел глаза. Черный мальчуган, едва заметный в отблесках фонарей с набережной, смотрел снизу вверх. Прямо с донорского пригласительного сошел.

– Россия! – пролаял я в черное личико.

– О, Раша! – восхитился мальчуган. – Снег, да? Много снега? Холодно?

Он обхватил себя руками и поежился, изображая низкую температуру.

– Ты из Сибири, да?

– Сибирь. Да.

Я протянул ему бутылку. Он многозначительно взял горлышко в рот. Сделал глоток.

– Хочешь, отсосу?

Не получив ответа, малыш объяснился:

– Я дам тебе полтинник и отсосу.

– А зачем? – спросил я, не решаясь забрать бутылку, которую озорник придержал. Он на секунду задумался.

– Ты клевый. Здесь все искусственное, ненастоящее: острова насыпаны из мусора, пальмы трансгенные, улыбки – обязанность, красота – работа хирурга. А ты другой, ты отличаешься, в тебе что-то есть, сразу видно. Ты настоящий. Какая разница, кто тебе отсасывает, баба или красивый черный мальчик? Когда я беру в рот, то испытываю унижение, становлюсь грязью, песком, – он шутливо сыпанул в меня песочком.

Я отряхнулся.

– Минет избавляет от высокомерия. Когда я сосу, я обретаю Бога.

А еще говорят, за рубежом люди не умеют вести задушевные разговоры.

Я пытался осмыслить происходящее, а потом погладил круглую курчавую башку. Чудо. Надо такие расслабляющие подушечки делать. С надписью «Россия вперед!».

– А деньги у тебя есть?

– Конечно! – мальчишка с готовностью вытащил из кармана купюру и продемонстрировал.

Я потянулся за купюрой. Он отвел руку игриво, но, разглядев мою мрачную физиономию, отдал.

И я побежал.

– Слава России! Слава! – орал я на бегу, тяжело дыша.

– Стой, русский! – кричал преследовавший меня сосун.

– Слава России. Раз, два, три. Слава России, раз, два, три, – подбадривал я сам себя.

Я остановился и, уперев руки в колени, стал отдыхать, сплевывая. Мальчишка подбежал и нерешительно толкнул меня в плечо.

– Верни деньги!

Не поднимая лица, я протянул ему полтинник.

Он забрал мой незаработанный гонорар, потоптался и несильно ударил меня бутылкой по уху. И бросил бутылку под ноги.

Я поднял бутылку, на дне которой, слава России, немного осталось. Отхлебнул и пошел прочь, низко опустив голову.

По небу плыли льдины, под ними трепыхалась беленькая луна.

Пропустив ужин, я очнулся на рассвете в зарослях кустарника. Прильнул к поливальному разбрызгивателю – здравствуй, новый день.

Я сам и есть Россия. Балет, балалайка, березка, водка, горбачев, дача, икра, калинка, калашников, миг двадцать девять, наташа, оливье, перестройка, распутин, сибирь, чернобыль, чечня, ушанка, бабушки с яблоками вдоль шоссе. Россия во мне. В крупицах песка на руках. Я поднес пальцы к губам. Песчинки остались на губах.

Я стал идти и скоро оказался на детской площадке с качелями. Резиновое сиденье согнулось под моим весом, цепи натянулись. Откинул спину, согнул ноги, разогнул. Согнул. Разогнул. Когда летишь вверх, посыпанная опилками земля подкатывает к горлу. Летишь вниз – небо опрокидывает грудь.

Солнце барахталось в пышных утренних облаках. Ветерок нежно ерошил волну. Я соскочил с качелей и пошел вдоль прибоя, иногда вздрагивая, – синие пузыри выброшенных на берег медуз громко лопались под жаркими лучами. Мужчина с ребенком на руках смотрел вдаль. Я тоже стал смотреть. Там, за водой, за кораблями, дом. Там сын. Там страна, которой нет в списке и вместе с которой мне еще предстоит возникнуть. Пора туда возвращаться, ведь столько еще надо успеть. Изготовление зажигательных бомб, штурм правительственных учреждений, организация повстанческих отрядов, казни мирного населения, насилие, шантаж, незаконный оборот, костры из книг на площадях.

Я продолжил идти, обогнув мужчину с ребенком со спины, чтобы не заслонять им океан.

Как бы огонь

Перейти на страницу:

Все книги серии Снегирев, Александр. Сборники

Бил и целовал
Бил и целовал

«Мы стали неразлучны. Как-то ночью я провожал ее. Мы ласкались, сидя на ограде возле могилы. Вдруг ее тело обмякло, и она упала в кусты ярких осенних цветов, высаженных рядом с надгробием. Не в силах удержать ее, я повалился сверху, успев защитить ее голову от удара. Когда до меня дошло, что она потеряла сознание, то не придумал ничего лучшего, чем ударить ее по щеке и тотчас поцеловать. Во мне заговорили знания, почерпнутые из фильмов и детских сказок, когда шлепки по лицу и поцелуи поднимают с одра. Я впервые бил женщину, бил, чередуя удары с поцелуями». В новых и написанных ранее рассказах Александра Снегирёва жизнь то бьет, то целует, бьет и целует героев. Бить и целовать – блестящая метафора жизни, открытая Снегирёвым.

Александр Снегирев

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза