Чувство вины

После того дня мы продолжали встречаться. Забивали на подготовку к выпускным и вступительным, слонялись, держась за руки. Отовсюду перла сирень, и голова шла кругом. Казалось бы, домов, гаражей везде понатыкано, а сирень нашла лазейки. Хороший все-таки месяц май, жаль, короткий, могли бы хоть недельку накинуть.

Весна, а следом и лето способствовали нашей страсти. На школьных дискотеках по пятницам мы официально считались парой, но страхолюдина еще отчаянно приглашала меня на медляки, и я величественно терпел ее объятия. Когда же товарищ Сталин отпускал по ее поводу очередную шуточку, я смеялся, потому что Сталин шутил всегда смешно.

Скоро, недели за две до экзаменов, я вообще забил на школу, ходил только на дискотеки. Мать орала, отец вернулся из гаража и угрожал, что я стану антисоциальным элементом. Товарищ Сталин, который к тому времени успел порядочно раскрутиться, взял меня в дело, и я быстро накопил и на школьный аттестат, и на поступление. Не ради себя – чтоб родичи успокоились. Сам не пойму, откуда у меня тогда взялась деловая хватка, с тех пор она больше не проявлялась.

Свидания продолжались, я рвал ей цветы, а потом и яблоки. Она закрывала глаза во время продолжительных поцелуев, которые стали уже до того продолжительными, что мы едва не засыпали. Я предпринял еще несколько попыток и неизменно встречал отказ. Беспричинное воздержание и первая любовь сводили меня с ума, с наступлением осенних холодов я стал не на шутку злиться на всех вокруг. Первый курс меня не радовал, будь я склонен к суициду, сунул бы голову в петлю, но я по самоубийствам никогда не подрубался. Товарищ Сталин, встретив меня однажды, посетовал на то, что я вышел из бизнеса, а лучшего помощника у него с тех пор не было, дело верняк, трава улетает, только успевай считать лавэ, менты в теме, никакого палева, а что это с тобой такое?

Я рассказал, что не ладится с нашей общей любимицей, чертыхался, матерился по-юношески избыточно и даже признался, что она мне не дает. Товарищ Сталин, надо сказать, был одним из тех, точнее единственным, кто чарам красавицы нашей никогда не поддавался, посмеивался над остальными, подмечал ее прыщи, ноги «иксом» и маленькую грудь. Выслушав меня, он сказал следовать за ним.

Мы сели в его бэху. Отъехали недалеко, закатили во двор. Дело было вечером в ноябре, в свете фар на капот полезли, словно зомби, девицы различной степени подержанности. Сходство с зомби, кстати, мне пришло в голову не из-за их уродства, а по причине нижней подсветки фарами и скученности. Опустив стекло с моей стороны, Сталин стал по-свойски болтать с их управляющей, шутить, справляться о делах. И как ему это удавалось?

– Новые девочки есть, рекомендую. Алина, Галя, пойдите сюда, – подозвала «мамочка» двух потупивших глаза, прижавших сумочки к животам ногастых малолеток. Из-за длинных тонких ног и маленьких туловищ они напоминали смешных дачных паучков.

– Как тебе? – поинтересовался Сталин.

Я постеснялся обсуждать девушек прямо при них. Они были о'кей, но уж больно напоминали мою неприступную красавицу.

– Помясистее хочешь? – догадалась «мамочка».

Не успел я согласиться или возразить, как тонконогие уцокали прочь и перед нами возникли дородные светловолосые сестры, причем одна из них была в каких-то особо «умных» очках, отчего у меня сразу встал.

Вечер удался, все читали мои мысли, понимали без слов. Устроив сестер, кем бы они друг другу ни приходились, на заднем сиденьи, мы покатили в гостиницу Академии наук. Хорошее было местечко. С почасовой оплатой.

Я выбрал очкастую. Это она первой из шлюх похвалила мои губы, после того как я, вопреки негласному запрету, поцеловал ее. Деваха даже лифчик сняла, так я ей понравился. Соски темные, обалденный цвет. Если в такой цвет тачки красить, расхватывать будут любые драндулеты.

– Ты что, девственник? – спросила она, положив мне голову на грудь после стремительного первого раза.

Сердце стучало где-то в затылке. Кровать качалась, рядом товарищ Сталин уже в двадцать пятой позе драл вторую сестричку.

– Нет, – дрожащим голосом ответил я, надеясь, что Сталин не услышит.

Та ночь принесла облегчение и тревогу одновременно. Я стал страдать и мучиться, что изменил своей любви. Любовь моя, однако, продолжала держать оборону, и неизвестно, сколько бы это тянулось, если бы однажды вечером я не решил встретить мою прекрасную даму перед дверьми ее института иностранных языков, куда она, как все хорошие девочки без жизненного плана, поступила. Я сидел на скамейке, поглядывая в сторону дверей, когда же появится она, моя любовь. Она появилась. Под ручку с неизвестным мне молодым человеком в щегольских очочках. Меня не заметила, очень была увлечена поцелуем со своим спутником, и села в его «Ладу» шестой модели. Он ей даже дверцу открыл. Чистенький такой, в брючках, очечки «умные», как у моей первой. Я подскочил с лавки, рванул к ним. Бухнулся на лавку обратно. Снова вскочил. «Так», скажу, «это… ты кто такой… что за дела…», надо быть вальяжным, не показывать негодования и бешенства, надо быть циничным и решительным, надо…