Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

Родители в прекрасной форме. Отец с увлечением рассказывает, где они побывали во Франции; обнаружил непристойность на гобелене в Байё, от чего пришел в восторг.

Понедельник, 23 июня 1924 года <…> Заказал себе новую трость – главное событие первой половины дня. Хотелось по возможности приобрести похожую на старую, но другой такой красавицы не нашлось, да и неприлично было бы ходить с точно такой же. Та, которую я выбрал, – тоже из английского дуба, но полегче и подлиннее. На набалдашнике маленькая золотая пластинка размером с шиллинг с выбитыми на ней моими именем и гербом. Будет, думаю, иметь успех. Дома меня ждала телеграмма от Аластера [82] : звал поужинать в «Превитали». Отменно поели и отправились, заходя по пути в пабы, на набережную, а потом тем же путем обратно в «Кафе Ройяль». Встретили там трогательного, вдрызг пьяного Вилкинсона, который учился в Рэдли [83] . Вскоре к нам присоединилась непотребная Таша Гилгуд, а с ней – какая-то развязная, по-мужски одетая девица. Крепко выпили, обе девицы вели себя вызывающе, чем привлекли всеобщее внимание. Избавиться от этих лесбиянок удалось, только запихнув их в такси. Засим домой [84] .

Четверг, 26 июня 1924 года Ничего, сколько помню, не делал.

Воскресенье, 29 июня 1924 года Ходили с Аластером в эмигрантскую церковь на Бэкингем-Пэлес-Роуд. Русская служба понравилась необычайно. Священники скрывались в маленькой комнатке и изредка появлялись в окнах и дверях, точно кукушка в часах. Им принесли огромное блюдо сдобных булок и привели целый выводок маленьких детей. Все это время хор, тоже где-то припрятанный, распевал что-то заунывное. Длилась служба бесконечно долго. В одиннадцать, когда мы пришли, она уже была в самом разгаре, а в 12.30, когда уходили, конца еще не было видно. Собравшиеся – в основном изгнанные из России великие князья и странного вида жалкие женщины, якобы любовницы императора, – молились с большим чувством. Запомнился бедный старик в изношенной офицерской шинели. <…>

Понедельник, 30 июня 1924 года

Убили с Аластером уйму времени на магазины, пошли к архитекторам [85] , где были с нами очень милы. Обедали в «Превитали», взяли в долг 1 фунт у Чепмен-энд-Холла [86] , а во второй половине дня нас занесло на Выставку империи в Уэмбли [87] . Отправились во Дворец искусств, где сначала погрузились в нескончаемый кошмар колониальной живописи, но потом, выбравшись из него, попали в залы, обставленные прелестной старинной мебелью. Зал сороковых годов прошлого века обставляли преподаватели Аластера. Лучшим же, по-моему, был зал Уильяма Морриса [88] . Разглядывал скульптуру – и всем сердцем хотел стать скульптором, потом – ювелирные украшения – и хотел стать ювелиром, а потом – всякого рода нелепые вещицы, выставленные во Дворце промышленности, – и ужасно захотелось посвятить жизнь изготовлению подобных вещиц.

Тут произошла удивительная вещь. Примерно в 6.30 мы выпили, после чего отправились в индийский театр. Полюбовавшись на редкость беспомощными тибетскими танцорами и каким-то бородачом, который показал несколько самых незамысловатых фокусов, из тех, что способен показать на детском празднике любой говорящий на кокни фокусник-любитель в маскарадном костюме. Из шатра вышли крайне разочарованными. И, только обнаружив, что уже восемь и мы оба опоздали, каждый на свой званый ужин, убедились в недюжинных магических способностях смуглого человека с бородой. По счастью, когда я явился к Болдхэду, все уже крепко набрались. Выпив все, что еще оставалось, я очень скоро почувствовал, что не отстаю от остальных, чему не мог не порадоваться. Адский шум за окном возвестил о прибытии Тони Бушелла: был неописуемо пьян, в одной руке держал шляпу, в другой – зонтик, размахивал и тем и другим и зычным голосом воспевал непреодолимое желание изнасиловать леди Колтроп. Успех в этом начинании ему не сопутствовал, однако, готовясь произвести желаемое, Тони обнажился у всех на глазах. Аластер уложил его спать на стульях. Домой вернулись очень пьяные и тут же погрузились в сон. И Крис – тоже [89] .