Чуж чуженин (СИ)

Сновид хмурится, завидев мрачного помытчика. Мстиша улыбнулась, ярко представив, как изгибаются красивые брови, и сразу захотелось коснуться складки над переносицей и разгладить её. Но вот Нелюб передаёт бересту, и лицо молодого боярина на глазах меняется. Его черты смягчаются от одной мысли о Мстиславе. Он тотчас велит стременному запрягать Звёздочку и не раздумывая, в чём был, вскакивает в седло.

Мстиша просияла, чувствуя себя так, словно уже оказалась в долгожданных объятиях милого. Осталось лишь как-то скоротать день.

Устав слоняться из угла в угол, княжна потянулась было за пяльцами, но вспомнила, что в заботах и сборах забыла переложить их в дорожный сундук. Что-то кольнуло в груди. Мстислава готовилась к побегу словно не взаправду. Зачем она не взяла шитья? Она как раз заканчивала рушник, что пообещала Великой Пряхе. Не осерчает ли Богиня? Мстиша с грустью вспомнила новенькие цевки с золотыми и серебряными нитями, что поднесла ей мачеха. Как-то обласкает Мстиславу матушка Сновида? Какими подарками приветит невестку?

Мстислава с вновь навалившейся тоской уселась на ненавистную соломенную постель. Соглашаясь сбежать со Сновидом, она не задумывалась о том, как её примет семья мужа. Да, Мстиша понимала, что жизнь её не будет похожа на прежнюю, но лишь теперь с отчётливой ясностью осознавала, что в случае чего защитить её будет некому. За спиной больше не останется огромной тени отца. Мстислава полностью отдавалась во власть Сновида и могла рассчитывать только на его заступничество. От этих мыслей у Всеславны, как говаривала няня, вставали ерши по телу.

Мстиша снова поднялась и принялась расхаживать взад и вперёд, то и дело прислушиваясь, не слышно ли знакомой задорной поступи Звёздочки. Но со двора доносилось лишь привычное, уже постылое покрикивание хозяина да смех ребятни. Пришедшее было воодушевление начало покидать Мстиславу. Желая хоть как-то скрасить тоскливое ожидание, она прилегла. Стало тесно и жарко, жёсткая подстилка больно впивалась в бока слежавшимися буграми, а спёртый запах прогнившего сена нестерпимо въедался в грудь, но девушка стиснула зубы и закрыла глаза. Надо было лишь немного потерпеть. До заката солнца она будет со своим ладушкой.

Княжне удалось провалиться в нездоровый, отрывистый сон, от которого её пробудила песня:

Козушка-белоножушка по приволью гуляла,

Дразнивала, передразнивала серого волка:

— Волчушка мой серенький, я тебя не боюсь!

— Козушка-белоножушка, постой, не хвалися!

Станем мы ранёшенько, поглядим на утрях:

Ножки лежат, рожки лежат, а козушки нету…

— Вот же тебе, моя козушка, за твои насмешки!

По двору девушка ходила,

Дразнивала, передразнивала доброго молодца…

Песня вдруг оборвалась, послышались возня и хохот, и Мстиша рывком села на постели. Вся она была в липком поту, коса разметалась и запуталась вокруг рук. Мстислава бросилась к окну. Ей нужно было дослушать, узнать, что случилось с той девушкой. Пока песня не была докончена, судьба её оставалась нерешённой. Ещё жила надежда. Но со двора донёсся лишь невнятный шум, потом девки опять прыснули, и кто-то завёл противным визгливым голосом:

Кутейники рыгачи

Драли козу на печи,

Коза просит мыла,

Они её в рыло,

Коза просит молока,

Они её под бока,

Коза просит гущи,

Они её пуще!

Мстиша с отвращением задвинула оконце, в очередной раз прищемив палец, и заплакала — от боли, злости и страха. Она забралась с ногами на подстилку и так и просидела до вечера, поднявшись лишь единожды, чтобы, завесившись Векшиным платком, через щель в двери принять у сжалившейся над ней служанки огонь и овсяный кисель.

Остаток времени Мстислава провела, равнодушно свернувшись калачиком в тёмном уголке. Княжна уже не сомневалась, что Нелюб просто бросил её, и, устав от тревог и разочарований, безучастно ждала любого исхода. Поэтому стук, раздавшийся в дверь ночью, поначалу не произвёл на Мстиславу никакого впечатления. Но звук повторился — настойчивей и раздражённей, — и девушка, наконец, очнулась от оцепенения. Она подскочила и, на ходу вытирая щёки, запоздало понимая, что слёзы размыли и белила, и румяна, бросилась отворять заставленную укладками дверь. Руки её тряслись, а сердце готово было выскочить из груди.

Наконец кое-как оттащив сундуки и с трудом отодвинув засов, Мстиша распахнула тяжёлую створку. В тусклом свете умирающей лучины на неё смотрело осунувшееся, потемневшее лицо Нелюба. Но, сколько она ни вглядывалась в черноту за спиной зазимца, было очевидно: он пришёл один.