Чужая боль

— Пожалуйста, не жди, что я постоянно буду тебе указывать, где сидеть. Никаких запретов на этот счёт у меня нет. Хорошо?

Кивает. Вручаю ему виртуальное окно. Пересаживается на диван.

Надо же, тихий семейный вечер. Находит какой-то лёгкий стереофильм, даже улыбается. Я забрасываю свои дела и любуюсь. Всегда бы так.

Антер

Госпожа куда-то собирается, снова приказала одеть что-то из того, что сам выбирал. Странные ощущения. Странный вчера был день, невероятный по моим представлениям. Сказали бы мне, что такое возможно — не поверил бы. Всё ждал подвоха, когда хозяйка расхохочется, кнутом заедет, на пульт нажмёт — «что, раб, расслабился? Мечтать не вредно!»

Надо же, пронесло. Ничего от меня не требовала, даже с разговорами почти не приставала.

Не помню, когда у меня последний раз о пожеланиях спрашивали. Кого волнует, хочет ли раб посмотреть фильм или поиграть на компьютере? А если вдруг узнают, что хочешь — будут наоборот, издеваться и не давать, дразнить и наказывать.

Мой вредный характер, конечно, периодически даёт себя знать, сообщаю что-нибудь господам из того, чего бы мне хотелось или куда бы им пойти. После этого обычно обеспечена неделя побоев, их игры с пультом и мои клятвы никогда, никогда больше не сметь говорить ничего подобного…

Хватает на несколько дней презренного рабского существования в пыли их ног, а потом снова дурацкий протест рождается в душе.

Одежду, в которой был в «Земной чашечке», надевать как-то не хочется. Слава богу, госпожа не настаивает. Брюки с застёжками, открывающимися от прикосновения, мне тоже кажутся отвратительным изобретением. Обнаглел ты, раб, раньше одной одеждой на все случаи жизни обходился…

Да и чего ты дёргаешься? Чего переживаешь, что хозяйка видела? Она за эти дни много чего увидела, и ещё и не такое увидит — стоит приказать.

Мрачно стискиваю зубы. Обычно хозяева вызывают страх, отвращение, презрение. Противно, что обязан их слушаться, стыдно перед собой — но не перед ними.

Едва ли госпожа сильно переживала бы, если бы одним презренным рабом стало меньше. Но почему-то именно сейчас, когда при желании можно было бы найти возможность всё прекратить, вдруг начинает хотеться жить…

Тамалия

Сегодня прохладно, если сравнивать с предыдущими днями. Тогда жара стояла изматывающая. Я её, конечно, люблю, но спрятать под лёгкой одеждой хоть что-нибудь из моего арсенала весьма проблематично. В шорты ещё как-то можно, а вот под топик не особенно и засунешь.

Сегодня надела лёгкие брючки, взяла жакетик. Чувствую себя чуть более защищённой. Небо хмурится, того и гляди дождь пойдёт. Бросаю в сумку ручку гравизонта.

Я уже успела изучить все рабские правила в местном информационном пространстве. Кнут носить с собой, оказывается, не обязательно — просто местная мода. Обязателен лишь пульт. Правда, первый раз явиться с рабом на занятия и без кнута…

Что-то кнут сияет первозданной целостностью, нужно будет что-нибудь потом с ним сделать, а то как новый. Ещё заметит кто.

Боже, о чём я переживаю на этой грёбаной планете! Чтобы кто-нибудь не заподозрил, что я не избиваю человека в свободное время. Уроды.

Мне нужно на реабилитацию, уже несколько дней не ходила. Не хочу брать туда Антера, не представляю, как буду при нём спектакли устраивать. Но и оставить дома не могу…

Хотя, пожалуй, уже почти не сомневаюсь, что он не подослан. Почти. Но опять же, как его оставишь… Не запирать же в комнате… И потом, всё-таки почти.

Смотрю на гравикар. Тут идти недалеко, минут двадцать, в сторону, противоположную от стены. Дождя вроде нет. Беру на всякий случай пульт от машины, если что, вызову. Поручаю Антеру взять кнут.

— Пройдёмся, — говорю, ставя наружную дверь на сигнализацию, — тут недалеко.

Молчит.

— Ты любишь пешком ходить? — спрашиваю, когда мы двигаемся в путь.

— Как прикажет госпожа.

— Антер… мне просто интересно. Я вот очень люблю.

— На поводке тоже? — интересуется.

— Ты же не на поводке.

— Сейчас — да, — отвечает тихо. Смотрю на него.

— Я не стану надевать на тебя поводок, — говорю. Молчит мрачно. Заткнуться, что ли?

— Антер… — не выдерживаю. — Я же просто поговорить хотела. Спросить, любишь ли ты гулять.

— Ненавижу.

— Почему? — смотрю на него с недоумением. Глаза загорелись:

— Зрителей вокруг много, — говорит. Вот идиотка. Ну конечно.

Хочу взять его за руку, но вспоминаю, что с рабами так не обращаются. И даже не могу пообещать ему, что всё будет хорошо. Не знаю я, как будет. У меня моя дурацкая роль, ненавистная конспирация, мне нужно войти в это дерьмовое общество, стать своей, чтобы мне доверяли, чтобы…

Ещё немного, и я тоже возненавижу гулять. По Тарину в частности.

Девочки собираются, рабы садятся под стенкой, руководительницы нашей ещё нет, зато есть Свелла. Подходит ко мне, косится любопытно на Антера:

— Купила? — спрашивает.

— Господин Корнель подарил, представляешь? Так неожиданно, так приятно…

— Ну и как? — интересуется. Знать бы ещё, о чём она. Пожимаю плечами:

— Ну не знаю… А ты о чём вообще?

— Просто… хоть и раб, мужчина же…

Ах это. Улыбаюсь легко: