Ну что я ей мог сказать! Сами посудите — что!
Признаюсь, эта непонятная история долго не давала мне покоя, но я понимал: специальными дознаниями да выпытываниями ничего не добьешься, тут только случай может прийти на помощь. Так оно собственно и вышло.
Учился в седьмом классе «Д» один мальчонка — Слава Лагунов. Лицо круглое, глаза синевато-серые, ясные. В них, в этих глазах, он до самого душевного донышка проглядывается, а на донышке — честность необычайная.
На иного ребенка смотришь и никак не можешь представить, каким он будет через тридцать-сорок лет. А вот Славу я представляю ясно: крепышом таким, с волевой складкой губ, со светлой копной колос над широким лбом, с решительным вырезом ноздрей. Такого сломить можно, но согнуть — ни за что. И в сорок лет в нем будет что-то мальчишески-чистое и честное, на всю жизнь данное.
Славик — наш сосед по улице, дружил с внуком моим, Сережей, и я его иногда брал с собой на рыбалку. Как-то под утро пошли мы с ним к реке вдвоем: Сережа уехал.
Миновали плотину и по влажному песку босиком зашагали к нашей косе. А утро выдалось удивительное. Из-за леса на другом берегу выглянул край солнца, и гладь реки стала розовато-серебристой, и такая величавость разлилась вокруг — шепотом говорить хотелось, вбирать и вбирать ненасытно глазами красоту эту. Ну, дошли мы до излюбленного места своего, за рыбачьими баркасами, возле коряг, и сели.
Или утро это размягчило Славика, или давно у него самого на душе наболело, но только стал он рассказывать мне, почему они так изменились к Майе Григорьевне. Говорил, не поднимая головы, прерывающимся шепотом. Через месяц после похорон ее мужа заметили они, что на углу возле школы ждет вечером их классную руководительницу морской лейтенант: «Черный такой, противный, ноги кривые… Взял ее под руку и повёл. Она идет, смеется, — как же, рада!».
А в следующий вечер, после педсовета, опять ее ждет. До парадного довел и за ней вошел.
— Это человек!! Да! Человек! Не успела похоронить…
Несмотря на весь драматизм исповеди, я не выдержал и расхохотался, привлек его к себе:
— Чучела вы мои милые! Да ведь моряк-то этот — брат ее родной. Понимаете! Брат! И откуда вы взяли, что ноги у него кривые!
Слава ошеломленно уставился на меня, будто не веря своим ушам. Потом глаза его засветились безудержной радостью, словно ворвался в них серебристо-розовый отсвет реки.
— Правда, Степан Иванович? Правда?
И, сорвав с себя рубашонку, со счастливым визгом ринулся к воде, бултыхнулся в нее живой пружинкой.
Биографическая справка