Чужая душа - потёмки (СИ)

Лелея в мыслях мечты о безоблачном счастье с Лазавеем и гадая, не колется ли его бородка — никогда ещё не целовалась с усатыми, даже интересно, — едва не налетела на Светану. Вернее, это она налетела на меня, крепко ухватила за руку, аж до боли, и отчаянно потянула обратно в комнату.

— Ты чего? — я вырвалась, потёрла запястье и покрутила пальцем у виска. Только синяков от подруги мне не хватало!

— Не ходи туда! — Светана испуганно оглянулась, будто за ней гнался оборотень, и преградила мне дорогу.

— Тебе кошмар приснился, да? — попыталась отодвинуть подругу — не тут-то было. Я нахмурилась: — Светана, хватит дурить! Грязной на занятия не пойду, и так времени мало, а тут ты со своими фокусами.

— Ещё спасибо скажешь! — обиженно насупилась Светана. — Лучше грязной, но живой. Я её случайно увидела, сразу поняла, что по твою душу.

Задумалась: сомнительно, чтобы в Студенческий дом пробралась нечисть, значит, человек, а людей я не боюсь. Фамильная смелость — теперь-то знаю, почему меня тянет в самую гущу событий — как дочурку некроманта — взяла вверх, поэтому решила сама проверить, стоит ли бояться неведомого нечто, или у страха глаза велики.

Кое-как избавилась от Светаны и проследовала к лестнице. Огляделась: всё, как обычно, никто нас не атаковал. Все спокойные, переговариваются, смеются… Точно у подруги не все дома, надо бы учебники на ночь отбирать, а то демонология до добра не доводит. Мне тоже как-то приснился гуль — кладбищенский трупоед. Как только Ксержик может любить эту дрянь? Некромант — это образ мысли, а не профессия.

Окончательно проснувшись, — хоть за это спасибо Светане! — завалилась в помывочную и икнула: прислонившись к стене, меня дожидалась Осунта Тшольке. Наглухо застёгнутая, в куртке под горло… и с кастетами на пальцах. Она меня убивать пришла?!

Заметив мой испуганный взгляд, Тшольке усмехнулась и убрала оружие во внутренний карман куртки:

— Забыла снять, с утра тренировалась. А к тебе у меня разговор есть.

— Продолжение ночного?

— Прямое, — улыбка Осунты напоминала оскал. — Деточка, ты непонятливая, я недостаточно ясно объяснила? Ручонки свои от него убери, а то нечего тянуть будет.

— Вы мне угрожаете? — обвела глазами девчонок, беря их в свидетели.

— Что ты, только предупреждаю.

Мотнула головой и повесила халат на крючок. Нашла свободное местечко, открыла кран — и полетела лицом вниз, расквасив нос о пол.

Девчонки рядом завизжали и бросились врассыпную. В мгновение ока помывочная опустела.

Тшольке ухватила меня за волосы и вздёрнула на ноги. Развернула лицом к себе и прошипела:

— Чем вы вчера занимались? Вы любовники?

— Не ваше дело! — огрызнулась я, хлюпнув кровоточащим носом.

Внутри всё клокотало. По какому праву эта стерва такое себе позволяет? Я и раньше что-то не замечала в ней аристократического происхождения, а тут манеры и вовсе кабацкие.

— Это моё дело, разведёнка деревенская, на чужое не зарься!

— А магистр Лазавей в курсе, что он ваш? Может, он меня любит? Может, мы вчера…

Договорить не успела, потому что взбешённая Тшольке толкнула меня под струю с явным намерением утопить. Наглотавшись воды, я едва не захлебнулась, закашлялась и в ответ полоснула ногтями по лицу обидчицы. Стоило это дорого: меня повалили с ног, вновь засунули под потоки воды и открыли краны на целый оборот.

Я отчаянно извивалась, судорожно крутила головой в поисках спасительного воздуха, но Осунта держала крепко, не давая вырваться.

— Запомни, хорошенько запомни это утро, — наклонившись к самому уху, прошипела она. — Узнаю, что ты вертишься вокруг Эдвина, сделаю всё, чтобы вылетела из Академии. Не исключат — так в Школу иных сошлют. Отступись, вертихвостка!

— Так замуж не терпится, что насильно жениха в Управу поволочёте? — пожертвовав клоком волос, избавилась от мёртвой хватки Тшольке, отползла в сторону и отдышалась.

Рубашка липла к телу и холодила. Она ничего не скрывала, и Осунта тут же оценила мою грудь и бёдра. Судя по всему, увиденное ей не понравилось — значит, боялась, что могу привлечь Лазавея. Мне под её взглядом было неуютно: хоть и женщина, но посторонняя, да и мысленно будто изнасиловала. Я не шучу: в глазах отразилось что-то такое… Явно прикидывала, как меня можно употребить в постели. Не самой, разумеется, но от этого не легче.

Наконец Тшольке презрительно скривила губы и отвернулась. На мой вопрос так и не ответила. Воспользовавшись моментом, поднялась на ноги и ухватила Осунту за «хвост». Целью моей были не волосы, а лицо, и я до него добралась.

Сочащаяся кровью царапина украсила щёку Тшольке. Та отскочила, побагровела, рявкнула:

— Сегодня же пробкой из бутылки вылетишь!

— Ничего, я всё ректору расскажу, — расплылась в ответной улыбке я. — И покажу. Не сама же я упала. А ещё отцу напишу.

— Пугаешь папочкой, девочка? — Тшольке обошла меня по дуге и прищурилась. — Ой, напрасно!

Пока я придумывала, чтобы ей ответить, Осунта гордо удалилась, громко хлопнув дверью.