— Ты сделала… что?! — взвизгивает мама, не сдержавшись, и тотчас закрывает рот ладонью. Опомнилась, что в доме посторонний. — На кухню, Тиффани, немедленно!
— Нет. Все, что ты хочешь мне сказать, говори здесь. Все свои.
Я демонстративно беру Норта за руку и только тогда понимаю, насколько ледяные у меня ладони. Его кожа чуть не обжигает. Думаю, коснись я стремительно багровеющего лица матери, получила бы ожоги второй степени.
— Уильям! Ты… ты знал!
— Тиффани предупредила меня, — выгораживает меня отец, не уточняя, когда именно я его предупредила.
— И ты ничего мне не сказал?! — Отец лишь пожимает плечами. Мама награждает его многообещающим взглядом и снова переключается на меня. — Как ты можешь быть такой неблагодарной?! Мы оплачивали твое обучение, но…
— Нет, я благодарна. И не собираюсь брать у вас ни цента на будущее обучение. Но… разве не ты настаивала, чтобы я бросила учебу из-за травмы? Вот, я это сделала.
Нет, тут что-то не сходится. Я рассчитывала, что она начнет брызгаться ядом, повторяя «я была права, я говорила», но она против. Почему она против? Потому что я не только бросила колледж, но и не вернулась домой? Или тут что-то другое?
— В этом был смысл до того, как ты вернулась в свой ужасный колледж!
Я решительно ничего не понимаю. Хмурю брови, силюсь разобраться и так напряжена, что не сразу замечаю, насколько сильнее Норт сжимает мою руку.
— Я не… — говорю, пытаясь освободить пальцы, но он не пускает.
И только тогда я опускаю взгляд на наши сцепленные руки и осознаю, что он хочет мне что-то сказать. Что-то, что мне совсем не понравится. Мир останавливается и пропадает, жуткая догадка бьет меня с такой силой, что я рывком выдергиваю пальцы из ладони Норта.
— Ты что-то знаешь… — начинаю я, вглядываясь в самую глубину глаз Норта.
— Мой отец заплатил за то, чтобы ты не вернулась в колледж. Чтобы была принята версия о наркотиках и самоубийстве.
Я чувствую, как бледнею. Оборачиваюсь к матери и вижу, как дрожат у той губы.
И все, буквально все встает на свои места. Ее поведение с самого начала не укладывалось у меня в голове. Если бы не Хил, она действительно отрезала бы меня от Бостона. Я бы, само собой, нашла способ заработать (или заняла у того же Герри — уговорила бы как-нибудь), но это бы меня задержало, а до конца семестра и без того оставалось не так много времени. Она следила за моим расписанием, она пыталась меня вернуть и удержать дома снова после выходки девочек из Каппы. И она пришла в ужас, увидев на пороге дома Норта Фейрстаха. Это все не случайные совпадения! Да, их можно было бы объяснить ее врожденной жестокостью, но все же это слишком: она моя мать. Просто ее… купили.
— Заплатил?! — раздается вой, в котором я едва узнаю голос Карен Райт. — Они угрожали раскрыть, что ты сделала! Рассказали, что ты спуталась с мальчишкой-наркоторговцем, что украла дорогое кольцо. Официанткой много не заработаешь — все казалось логичным. Они обещали засадить тебя за решетку, если ты вернешься в колледж. И обещали заплатить, но только если ты действительно откажешься копаться в этой истории и начнешь новую жизнь подальше отсюда.
Засадить за решетку? Фейрстахи? Какую решетку, если на меня сразу была открыта охота? Или нет? Тот нож в сарафане был призван напугать, а вот когда не вышло, Бас попытался меня переехать. И все же браво. Отлично они все вывернули! Даже реально существующее кольцо приплели.
— Мам, речь вот об этом кольце? — спрашиваю я, стягивая с пальца омерзительный ободок и швыряя его на стол, будто раскаленный. — А тебе не кажется несколько странным, что после того, как эти люди попытались меня убить, вдруг сжалились и решили сделать хорошую мину и обратиться к закону? Почему они не пошли в полицию сразу, а начали радикально? Почему вдруг передумали? Расчувствовались? Раскаялись? Записались на курсы управления гневом? Ты вообще пыталась подумать, прежде чем приниматься отравлять мне существование с удвоенным усердием? Ты хоть раз в жизни пыталась занять мою сторону? Или ты просто пыталась выбить пощечинами из моей головы те гадости, которые сама же обо мне напридумывала?
— Карен, о чем она говорит? — грозно спрашивает отец.
— После падения она многое навоображала, — без запинки отвечает мама, а у меня отвисает челюсть. Она бледна как полотно, но все упрямо отрицает.
— Хилари…
Сестренка отводит глаза. Либо мне слышится, либо Норт тихонько чертыхается на выдохе.
— Поехали, — говорю я, не в силах выдавить больше ни слова.
Я чуть не забываю вещи, прежде чем выскочить на улицу. И не успей Норт открыть замок машины, я бы вырвала, пожалуй, дверь к чертям. Тушуюсь на мгновение только, обнаружив на сидении… медведя Стефана. Впрочем, он секундой спустя кувырком летит назад вместе с моей курткой и рюкзаком.
Норт тоже не мешкает, понимая и принимая мое состояние. Но едва он пристегивается, как мою дверь рывком раскрывает заплаканная Хилари.