Чужая — я (СИ)

А потом начались новые испытания: только когда меня запихали в машину вместе со Стефом, заторможенный мозг сообразил, что я понятия не имею, что за порошок он мне дал.

Наверное, вы скажете, что я идиотка, что здоровье дороже репутации, что едва я вспомнила свое прошлое после обширной черепно-мозговой, как получила два удара по голове и дозу какой-то гадости, и как бы не до выпендрежа, но... Но у меня психологическая травма на фоне бесконечных обвинений в употреблении, и меня трясет от одной мысли, что это все начнется с начала. Сдала анализ волос и пустилась во все тяжкие, ага. Миссия выполнена.

Если бы я могла сбежать из больницы, я бы, наверное, так и поступила, но у меня не осталось ни шанса, поскольку в отделении травмы ко мне еще на входе подбежали родители. Оказалось, Норт повез мою сестру не к ним, а в ближайший травматологический центр, куда через пятнадцать минут доставили и нас.

Хилари отделалась обезвоживанием, синяками и прочими свидетельствами жестокого обращения и легкой формой анемии на почве недоедания. Мудак Говард Фейрстах посчитал, что пленница будет более покладистой, если у нее не останется сил на сопротивление. Норту повезло чуть меньше: ему наложили на шею швы и отпустили с миром. А нас со Стефом запихнули прямиком в отделение интенсивной терапии. Его — из-за ножевых и жуткого рентгена, показавшего годы побоев. Меня — из-за травмы головы поверх наисерьезнейшей прошлой. И еще я на диализе. Потому что тот порошок, который дал мне этот придурок — дрянь, за которую почки спасибо не скажут. Я, наверное, ненормальная, но я очень обрадовалась тому, что это не наркотики. И еще тому, что в интенсивную терапию не пускают посетителей. Я не готова отвечать на множественные расспросы. Тем более расспросы полиции.

Совсем недавно я мечтала просто полежать, ничего не делая. Теперь лежу. Ох, бойтесь своих желаний!

— Как ты? — спрашиваю я, слабо улыбаясь Стефану.

Он сунул молодому врачу купюру, и теперь наши койки стоят рядом. Честно говоря, я его компании очень рада. Этой ночью я едва ли сумею заснуть, а за разговорами время летит вдвое быстрее. К тому же, я безумно счастлива, что все закончилось, и просто хочу провести время с человеком, чье общество меня нисколько не напрягает. Напрягающие придут завтра.

— Так обдолбан, что почти не чувствую боли, — отвечает он, с улыбкой, лениво поворачивая голову на подушке и едва приоткрывая глаза. Выглядит как обтрескавшийся кот. — Поэтому фильтруй все, что я буду говорить в ближайшие часы. — И вообще без паузы: — Похоже, мне теперь нельзя называть тебя Шалтаем-Болтаем, да? Ты же не прыгнула.

— Тебе никогда нельзя было называть меня Шалтаем-Болтаем, — ворчу я прежде, чем успеваю себя одернуть. Сейчас не время занудствовать, да и привыкла я к этому дурацкому прозвищу.

— Напротив, можно и нужно, — все так же беспечно отвечает Стефан. — Мне же нужен буфер, чтобы не приближаться к девчонке брата, в которую я влюблен.

Слова ударяют меня под дых, и я прячу глаза в своих сцепленных руках. На одной из них теперь шина. В кости небольшая трещина: к работе официанткой я в ближайшее время не вернусь. Пора искать новое место. Вынужденным больничным я точно исчерпаю лимит терпения Ларри.

— Ты же все знаешь, — продолжает он как ни в чем не бывало. — Это ни к чему не обязывает ни тебя, ни его. Но если вдруг ты все же соберешься от него уйти, как в прошлый раз…

Меня начинает пугать этот разговор. Фильтровать не получается.

— Шалтай, — фыркает Стефан и отворачивается. — Это шутка. Не у одного Норта есть самоуважение. Я тоже никогда не соглашусь, чтобы во мне видели того, на кого я всего лишь похож. Тем более что я объективно лучше как человек.

— Вот это чистая правда, — соглашаюсь я с облегчением. И я отнюдь не пытаюсь подсластить пилюлю.

Стефан довольно улыбается, но вдруг становится серьезен.

— Спасибо. Не думаю, что мы с Нортом могли бы хотя бы начать общаться после всего, что было с нами в детстве.

Его глаза становятся черными. Я не отважусь спросить, о чем именно он вспоминает. Видимо, очень и очень многое. Если даже Стефан признает, что нормальные взаимоотношения между ними без пинка невозможны… А ведь он так легко все прощает. Он вообще очень приятный и ненапряжный человек. Что нужно было сделать, чтобы заставить его разочароваться в брате?

Проживу, пожалуй, и без этого знания.

— Стеф, — зову я. — Какие есть доказательства тому, что твои действия против Баса — не самооборона?

— А? Так четырьмя футами над тобой висел с камерой твой вихрастый сосед. Не заметила? Он там все заснял. В том числе как Бас резал горло Норту. В смысле мне. Никто ж не должен был узнать, что наш будущий судья вообще участвовал в этой маленькой авантюре. Я довольно быстро догадался, для чего тебя вызвали именно в театр, поэтому мы хорошо подготовились, Шалтай. Можешь меня похвалить.