Чужая — я (СИ)

Полиция искала наркотики очень тщательно. Сперва они вытряхнули все мои вещи на стол так, что некоторые попадали на пол. Затем нашли таблетки от ПМС и долго уточняли, действительно ли это простые обезболивающие. Пустующий мешочек из-под кольца вертели и так и эдак, будто непонятно, что там не может быть тайного отделения. И только после этого, явно разочарованные, приступили к осмотру непосредственно меня. Какая-то отвратительная латиноамериканская женщина с ужасным запахом изо рта обтрогала меня буквально всю. Сначала одежду, ноги, сняла обувь, а потом начала прощупывать белье. Мне казалось, что ощутимые хлопки по груди со всех сторон — самое страшное, но затем она натурально задрала мне юбку и обшарила все под ней. А заключив, что ничего не найдено, затребовала гинекологический осмотр: туда тоже можно что-то спрятать. И тут я вспомнила все свои гражданские права, со ссылками на поправки, пункты, параграфы и суммы компенсаций. Ровно к тому моменту в двери ворвалась наш разъяренный декан и потребовала отложить изнасилование несовершеннолетней меня на два года.

На выходе меня так трясет, что я едва вспоминаю об оставленном пистолете. Превозмогая себя, возвращаюсь в корпус за ним, пока тот не заржавел или кто предприимчивый его не обнаружил раньше. Но едва собираюсь сунуть руку в бачок, как взгляд падает на кольцо. И только тогда понимаю, что впервые его надела: на безымянный палец оно село как влитое.

***

Декан лично сняла меня с занятий. Поэтому я бесцельно шагаю по улице, почти равнодушная ко всему, что может со мной произойти впоследствии. Умом я понимаю, что в грязи вывалялась Мэри и ее девочки, но это не ее грудь наминала грубая латиноамериканка. Я хочу залезть в душ не на регламентированные Надин двадцать минут, а минимум на сутки. Это было почти изнасилование. И для меня это слишком.

Бесспорно, что это худшее из всего совершенного Мэри Кравиц, но ее даже ловить не на чем: я своими руками уничтожила все улики. То есть даже если она окажется такой дурой, что признается во всем в переписке, это будут просто слова. Не нужно иметь большой опыт в адвокатуре, чтобы понимать: ее вытащат по щелчку пальцев.

А затем я начинаю вспоминать, есть ли у меня на нее действительно что-то стоящее. Нет, для хорошей взбучки или даже исключения хватит, но, алло, она подбросила мне наркотики и вызвала полицию. И как будто по заказу копы отнеслись ко мне как к последней проститутке. Потребовать изнасилования девушки ради проверки, не спрятала ли она там наркотики, — Земля сошла со своей оси?!

Я останавливаюсь напротив витрины из темного стекла. В нем отражается затравленная, бледная, болезненная девушка. Сломленная.

Я всегда думала, есть ли у меня предел. Я его узнала.

Я беру в руки телефон и набираю номер отца. Я собираюсь поздравить его с днем рождения и сказать, что возвращаюсь домой. К черту Фейрстахов. К черту все. Моя мать адов Цербер, защитить вполне способна. Даже меня от меня. А мне очень нужна защита. Мне нужен хотя бы один человек рядом. И уже не получается думать о том, какой пример я подаю Хилари.

— Папа, — начинаю я, едва он снимает трубку.

Мне хочется попросить его приехать и забрать меня вот прям отсюда. Без вещей и объяснений, но у него день рождения. И я выдавливаю поздравление, которое звучит невозможно шаблонно.

— Тиффани, что с тобой? — мгновенно понимает отец мое состояние, потому что я всегда очень ответственно подходила к поздравлениям родных. Могла написать целый тост и произнести его за праздничным ужином. Не маме, но папе и Хилари — всегда.

— Я просто хочу домой, — жалуюсь я, не узнавая себя.

— Где ты? Я приеду и заберу тебя.

Я уже почти готова назвать адрес, а потом сесть задницей на холодный асфальт и просидеть так чертов час, который потребуется отцу, чтобы добраться до Бостона. Но в отражении витрины я вижу блеск хромированных труб мотоцикла. Оборачиваюсь, чтобы удостовериться, что мне не мерещится.

Стефан молча кивает головой, предлагая мне сесть позади. Не настаивает, и это лучше всего: попробуй он что-то от меня потребовать, и я бы закатила скандал прямо на людной улице.

Внезапно я понимаю, что кое-что обязана выяснить раньше, чем сдамся окончательно.

— Мне пора идти, папа. Я приеду в субботу.

И буду в порядке.

Дом Стефана снова встречает меня оглушительной тишиной, которую, стоит двери закрыться, нарушает отборная ругань и звук удара. Глядя на пробитую кулаком парня панель около входа, я запоздало осознаю, что совершенно не испугалась.

У меня нет сил анализировать реакции Стефана сейчас.

— Как ты? — спрашивает он, опомнившись. Смотрит на меня, оценивая, не испугалась ли.

Мне плевать, пусть хоть весь свой шикарный домище разнесет! Хотя есть тут одно неоспоримое преимущество перед тем местом, где живу я: не ограниченный по времени душ.

— Я приму душ?