Чужая игра для сиротки. Книга2

Она в белом, мать ее, и нарочно ступает очень осторожно, чтобы не испачкать носки дорогих шелковых туфель. Такая же показушница, как и ее папаша — старый дохляк тоже любил показать, насколько грязный вокруг него мир, ведь он один — в сияющих доспехах.

— Вижу, ты подготовилась к моему визиту, — не могу сдержать ядовитое замечание, и позволяю крови свободно стекать по моим губам. — Много чего тут… улучшила.

Шевелю кистями рук, но даже это сделать едва ли получается, потому что теперь мои кандалы приколочены прямо к стене.

— Не сомневалась, что ты оценишь мои старания, — елейным тоном отвечает она, носовым платком очень жеманно прикрывая нос. — Теперь ничего не помешает мне наслаждаться твоим обществом долго, долго и… долго, Нокс.

Я не сомневался, что живым мне из этого проклятого места уже не выбраться. Не может же так сильно везти дважды. Даже мне — поцелованному богами в задницу герцогу Ноксу, которого часто называли «заговоренным». Хотя в последнее время я так часто ходил по краю жизни и смерти, но впору передавать это «почетное прозвище» другому счастливчику.

— И давно ты с ним договорилась? — Я нарочно скалю окровавленные зубы, чтобы насладиться очередной порцией брезгливости на лице герцогини. Должен же и я получить от всей этой ситуации хоть какое-то удовольствие.

Она и правда бледнеет, но буквально заставляет себя стоять на месте даже когда кровь все ближе подбирается к ее белоснежным туфлям.

— Полагаете, Нокс, я вот так просто разболтаю вам все свои маленькие женские секреты?

В тусклом свете единственного факела ее лицо одновременно и похоже на лицо Тиль и выглядит абсолютно другим. Наверное, все дело в том, что на лице моей малышки я никогда бы не увидел такого откровенного презрения к чему бы то ни было, а настоящая герцогиня выглядит так, словно пришла в этот мир с отвращением ко всему живому.

Я должен заставить ее говорить.

Не знаю зачем, если так или иначе унесу эту тайну с собой в могилу. Но, может быть, Нокс, ты растерял не всю свою удачу?

— Должен ли я понимать эти твои слова как страх снова выпустить добычу из рук? — подначиваю ее. — Или у хитрой дочурки дохлого герцога на самом деле нет никакого плана?

Она прищуривается так сильно, что все ее лицо становится похожим на крысиную морду.

Я бы сказал, что это хорошее доказательство того, что чутье меня не подвело и правильно выбрал ее личную болевую точку. Даже если в ответ на это герцогиня коротко кивает одному из стражников с копьем и через мгновение я чувствую болезненный укол под ребрами. У меня перехватывает дыхание, живот сводит острыми судорогами. Несколько мучительных минут я чувствую себя распятой мухой в паутине, получившей смертельную дозу паучьего токсина, который уже медленно превращает внутренности в питательную смесь.

Но потом эта боль понемногу отпускает.

— Как тебе мое особенное угощение, Нокс? — Ради желания поближе рассмотреть мои мучения, герцогиня даже готова испачкать обувь. — Мой алхимик старался специально для тебя. Не беспокойся, Нокс, ты не сдохнешь от тех маленьких доз, которыми смочены наконечники копий моей охраны, но, поверь, каждый раз, когда твоя дерзость будет мне не по душе, ты будешь молить о смерти.

Я не издаю ни звука.

Однажды, когда в меня всадили порцию картечи и у полевого лекаря закончились обезболивающие, я пережил мучения и похуже, когда он по-живому вытаскивал из меня дробь. Так что «угощение» герцогини — не самый «лучший» десерт в моей жизни.

— Спасибо за гостеприимство, герцогиня, — пытаюсь, насколько это возможно, отвесить шутовской кивок, и снова наслаждаюсь ее перекошенной физиономией. — Польщен быть… твоим почетным гостем. Можно мне подушку, а то малость… затек зад.

Она снова кивает охраннику, и новая порция боли входит в мое тело вместе с острым наконечником копья.

Наверное, я переоценил свои силы, потому что в этот раз боль поднимается выше по позвоночнику, застревая где-то в затылке, и на этот раз не проходит гораздо дольше. А когда ко не возвращается способность видеть и слышать, я с трудом различаю лицо герцогини и мысленно благодарю ее алхимика за то, что не хотя бы не придется начинать ненавидеть лицо моей Тиль.

Тиль.

Пытаюсь пошевелить руками, но не чувствую даже пальцев.

Я должен выжить ради нее.

Должен найти свою монашку. Герцогиня держит ее в плену? Где-то здесь, в Горностаевом приюте?

Нужно заставить говорить эту мелкую падаль.

— Если честно, это даже не интересно, — с преувеличенным безразличием вздыхает герцогиня. — Тебя крайне неинтересно мучить, Нокс.

— Это потому что я не кричу? — усмехаюсь, но уже из последних сил. — Знаешь, что было действительно интересно? Слушать крики и мольбы о пощаде дохлого герцога Лу’На. Он обделался, когда я расплющил ему мизинец. Представляешь? Один палец — и он в штаны наложил. Вони было даже больше, чем когда он начал гнить заживо.

Герцогиня протягивает руку… но останавливается, сжимая в скрюченных пальцах лишь пустоту.

— Ты ведь не нужен мне живой, Нокс, — шипит сквозь зубы, но даже с шумом в голове я хорошо слышу фальшивые ноты.