Чужая игра для Сиротки

Только под утро, когда я окончательно замерзаю, потому что не нахожу в себе сил даже развести огонь, а звать служанку не хочу, забираюсь под одеяло, укутываясь им до самого носа.

Закрываю глаза… и как-то мгновенно проваливаюсь в тот ужасный сон.

Где я бегу по лесу, босая и испуганная, где меня преследуют огромные черные псы.

И мужчина.

Я падаю, и чуть подсказывает, что больше мне никогда не подняться, и что спасения не будет. Что вся моя жизнь вот-вот оборвется, потому что Он уже рядом. Его тяжелая поступь давит пожухлую прошлогоднюю листву.

Я боюсь его так сильно, что горло сводит до невозможности дышать.

Он рядом.

Так близко, что чувствую его запах: почему-то, от него пахнет дымом и пеплом.

Поднимаю голову, когда говорит что-то, глядя на меня сверху вниз. Слов не разобрать, как и лица, и какая-то часть меня усилием воли покидает тело, стремится вверх, смахивая с лица незнакомца пелену и рябь сонной дымки.

Кто ты?

Почему ты так меня пугаешь?

Я тебя знаю?

Кожа руках горит и кровоточит, потому что из-под нее снова прорываются костяные шипы и странные, похожие на ожоги, символы костей и рогов.

Я подавляю боль, хоть терпеть уже почти нет сил.

Нужно увидеть его лицо.

Почему-то это очень важно. Важнее всего, что я делала за все восемнадцать лет жизни.

Я почти добираюсь до его лица.

Вижу заметную темную щетину на подбородке.

Вижу выразительные губы.

Чувствую, что от него нужно бежать со всех ног, потому что пощады не будет, но…

Настойчивый стук в дверь, вырывают меня из сна буквально за миг до того, как я протягиваю руку к лицу незнакомца, чтобы, наконец, сдернуть с него личину безымянности. С чего я взяла, что он мне знаком?

— Ваша Светлость герцогиня Лу’На, — встревоженный голос моей новой горничной, — Ваша Светлость, вам надлежит спуститься к завтраку через полчаса!

Я барахтаюсь в простынях, пытаюсь выбраться из кокона одеяла, в которой сама же себя и завернула.

В конце концов, просто падаю с постели и невнятно мычу, что уже почти иду.

Вчера, после нашего с герцогом «приятного разговора», я была так напугана, что заперлась на ключ изнутри.

А сегодня утром хочется врезать себе хорошенько за ту минутную слабость, когда я… кажется… действительно собиралась подарить свой первый поцелуй вот этому мужчине.

Самому недостойному из всех.

Когда с горем пополам открываю дверь, Эсми — так, кажется, зовут мою новую горничную — стоит с растерянным и встревоженным видом, держа в руках большой кувшин и отрез белоснежной ткани.

— Я… плохо спала, — пытаюсь объяснить свою нерасторопность, одновременно пряча руик за спину.

Сон был слишком реальный и, как в прошлый раз, еще когда я была «пленницей» монастыря, мне кажется, что все те страшные символы и наросты каким-то образом прорвались из грез в реальность, и пометили меня своей уродливой красотой.

Девушка даже не смотрит на меня — быстро несется в купальню, отворачивает пару вентилей, из которых почти сразу пускается горячая вода. Густой белый пар почти сразу укрывает нас обеих с головой. Пользуясь случаем, потихоньку осматриваю свои руки — ничего, хотя прикосновения пальцами к поверхности кожи доставляют боль, словно под пальцами действительно есть ожоги, только невидимые. Но, к счастью, и эта боль быстро утихает.

— Ваша Светлость, нам лучше бы поторопиться, — говорит Эсми, быстро стаскивая с меня сорочку. — Если опоздаете к завтраку — миледи Виннистэр с меня три шкуры снимет.

С огромным трудом поджимаю губы, чтобы не воспользоваться случаем сказать все, что я думаю о «миледи» и в особенности о ее любви к вызывающим нарядам. Почему-то очень некстати в памяти всплывает брезгливый взгляд герцога, с которым он изучал мою… мои формы.

Ну да, конечно, куда уж мне до маркизы с ее барельефом на фасаде!

Пока горничная моет и сушит мне волосы, пытаюсь уговорить себя не брать в голову слова человека, который даже не скрывает, что не упустит возможности сказать или сделать мне гадость. И даже если они направлены на другую, ту, которую я вынуждена изображать — от этого вообще не легче.

 — Кто-то пришел, Ваша Светлость, — говорит Эсми и через мгновение я тоже слышу стук в дверь.

После моего кивка, горничная торопливо открывает.

Я в последнее мгновение успеваю запахнуться в тяжелую домашнюю накидку, потому что на пороге стоит Орви.

С корзиной цветов в одной руке, и какой-то большой коробкой, украшенной роскошными лентами — в другой.

Мы смотрим друг на друга и у меня мурашки по коже.

Он принес все это… мне, настоящей? Он меня узнал?!

— Миледи, — Орви, краснея, быстро опускает взгляд. — Его Величество просил передать… знак его… восхищения.

У бедняги будто спица в горле — говорит еле слышно, и как-то хрипло.

Хочется броситься к нему, сказать, что это — я, Матильда, и что никакая я не леди и нечего тут передо мной краснеть, словно перед писаной красотой. Не будь между нами Эсми, я бы точно поддалась порыву, не думая о последствиях.

Но, наверное, это и к лучшему, что мы не одни.