Чужая кожа

— Ты имеешь в виду мою славу? Нет, все это дело случая. Ну и, конечно, я помог себе сам. Я, конечно же, хотел славы. Но в том, что она есть, заслуга не только моя. На самом деле я увлекался фотографиями очень давно. Снимал почти с детства. Помнишь, были такие советские допотопные черно-белые фотоаппараты и тяжелые, как оглобля? Это был мой первый. Только мои первые фотографии никому не нравились. Ну правда — никому. Их даже рвали и выбрасывали. А меня дразнили и били. Вот тогда я понял: нужно стать не таким, как все. Мои фотографии должны быть совершенно другими. На самом деле существует очень много миров.

— И что тогда? — прошептала я.

— Почему ты говоришь шепотом? — удивился Сафин, — мы во всем этом доме одни!

— Просто я боюсь, вдруг ты прекратишь рассказывать, вдруг замолчишь…

— Тебе? — Сафин улыбнулся краешками глаз так, как умел только он, — не прекращу. А тогда — тогда наступили 1990-е годы, и мне нужно было как-то устраиваться в жизни. Я пошел по стандартному пути, по которому шли все, кто хотел хорошо жить. Кто хотел много денег — и сразу. Но я все-таки отличался от остальных. И там, куда я попал (вернее, куда сам вошел), сумел выделиться из толпы. Этому я и обязан своей славой. Ты поняла, о чем я сказал?

— Криминал? — я все еще говорила шепотом.

— Разумеется. 1990-е годы. Криминал. Мою славу оплатил один бригадный авторитет 90-х. Оплатил, потому что в те годы я был связан с бригадными. И авторитет этот очень сильно меня боялся. Так боялся, что своими деньгами вытолкал меня в мир искусства и сделал из меня самую настоящую звезду. Он был готов на все, чтобы я только ушел из мира криминала.

— Как это? — я вдруг перестала понимать его рассказ. — Ведь в бригадах делают наоборот — идут на все, чтобы из криминала никто не ушел.

— Я же сказал тебе, что был не таким, как все. У меня все произошло с точностью до наоборот. Знаешь, я по сей день очень благодарен этому человеку. Но, к сожалению, его уже нет. Через три года после того, как я окончательно покинул мир криминала, его убили — застрелили вместе с любовницей в очередной криминальной разборке. Так я и стал великим Виргом Сафиным. Хотя в криминале у меня было совершенно другое имя.

— Какое же?

— Палач. И дано оно мне было в насмешку за то, что однажды я отказался по приказу застрелить человека. Так и не стал стрелять.

— Но ведь за это не именуют Палачом, — удивилась я.

— У моего авторитета всегда было хорошее чувство юмора. Он был не адекватный, если можно так сказать. Он и прозвище мне дал странное, и не типично поступил со мной. Ты не передашь дальше мой рассказ. Я это чувствую. Ты не причинишь мне вреда, поэтому предлагаю самый простой тост — за нас, — Сафин налил мне шампанского с верхом, — ты самый удивительный человек в моей жизни. Без тебя я не вижу своего будущего. Поэтому выпьем за нас.

Сафин едва пригубил шампанское, я же выпила его залпом. И все не могла понять: от шампанского или от его рассказа у меня так кружится голова. Никак не могла понять и этого мужчину. Я вообще никогда не понимала, откуда приходит это понимание мужчин. Этого было достаточно, чтобы кружилась голова.

Когда я поставила бокал на стол, Сафин протянул ко мне руку. В его ладони лежал розовато-золотой персик. Его бархатистая, мягкая плоть переливалась в золотистом свете лампы, а соблазнительная кожица издавала одуряющий аромат.

— Возьми его, — Сафин протягивал персик мне, — прикоснись к нему, почувствуй, какой мягкий бархат. На него можно смотреть снова и снова. И каждый раз по-новому он будет сводить с ума.

Я взяла персик — он был сочный, но твердый. Идеальное соотношение, которое так трудно достичь. Еще мгновение, и Сафин вдруг оказался за моей спиной. Наклоняясь ко мне, он сжал пальцами мою руку.

Его взгляд был прикован только к моей руке. Вдруг он сжал мою руку с персиком, и поднес к моему лицу. Мягкое прикосновение бархатистого фрукта к коже было довольно возбуждающим. Медленно, мягко, чувственно он провел персиком по щеке, по шее, затем спустился к плечу. Эротичность этого странного действия была безумно волнующей. Наслаждаясь всплеском бодрящей чувственности, я даже прикрыла глаза.

Сафин медленно и аккуратно высвободил мою руку из свитера. Прикосновение персика к моей обнаженной коже, сопровождаемое чувственным его шепотом, сводило с ума.

— Почувствуй страсть, которая таится под его бархатной кожей. Почувствуй, как струится в твоих венах горячая кровь. Нежная плоть ласкает твою кровь. Почувствуй это соединение жизни… — говорил Сафин, погружая меня в водопад невероятно чувственных ощущений, — Твоя кожа горит. От прикосновения ты попадаешь в другой мир… Ты чувствуешь нежность, ласкающую твою кожу? Снова и снова, до самого дна… Отдайся этому чувству.

Чувственный стон вырвался из моей груди, и в этот самый момент я открыла глаза. Меня мгновенно отрезвило выражение его лица — за какую-то долю секунды с меня слетело все эротическое марево.