Чужая любовь (СИ)

Мысленно умоляя мать ответить, девушка ругала себя, что редко звонила, глупо и по пустякам на неё обижалась. Она в этот момент простила все полученные оплеухи, свои детские новогодние сладкие подарки, из которых разрешалось Алексею выбирать понравившиеся ему конфеты.

«Если мамуля так поступала, на это были причины, я тоже не сахар»,- казнила она себя.

Катя вмиг простила постоянные упрёки, унижения, углы и тёмные комнаты. Не дождавшись ответа, не услышав привычного: «Это опять ты? Случилось что-нибудь? Я отдыхаю. Что звонишь?», в полной уверенности, что с матерью случилось самое страшное, Катя набрала номер бабушки, маминой мамы.

Бабушка Ира ответила сразу.

- Бабушка, почему вы мне не сказали, что моя мамочка умерла, почему вы скрыли, не позвонили? Почему, бабушка? Разве так можно? - зарыдала Катя первый раз громко, навзрыд. Она сквозь рыдание слышала, как на другом конце плачет бабуля.

- Катенька, внученька, ты моя горемычная. Откуда ты всё узнала? Кто же рассказал-то тебе? Не плачь, моя хорошая деточка, не рви своё доброе сердечко. Знай, бабушка с дедушкой тебя больше всех на свете любят. И за тебя, нашу внученьку, и за мамочку твою. Давно хотели всё тебе рассказать.

 - Как давно? Я  только две недели как у вас была? Почему  ты мне не позвонила, не сказала?

- Любка не разрешала, говорила, от рук отобьешься, слушаться перестанешь, вот мы с дедом и молчали.

 - Какая, бабушка, Любка?

 - Ну, дочка моя младшая, Любка, мать твоя названная.

 - Так она жива?

- Кто? Любка то? Жива, что ей сделается. Приходила, скандалила, зачем мы тебе на сапоги денег дали, надо было  Алёшке помочь. Дед запрещает Лёшке помогать, говорит, что тунеядец и гроша ломаного от него не получит. Избаловала Любка мальца с детства.

Катя запуталась и не совсем понимала слов бабушки:

«Так, что мать мне не мать. Получается, что настоящая моя мать умерла. А бабушка Нина и дедушка Ваня и папка у меня хоть родные?»

- Бабушка, а кто была моя мама?

=9

- Зоя? Зоечка доченька моя старшенькая была, умница, красавица.  Как приедешь, детка, я тебе всё расскажу без утайки. Фотографии покажу. Приезжай, как сможешь. Мы с дедом пенсию получили.

 После разговора с бабушкой  Катя села в уголок дивана, слёзы текли по щекам, по носу, затеками в рот, падали на грудь. Она плакала по маме, о которой не знала,  не помнила, но сразу полюбила. «Значит, тётя Люба и дядя Серёжа мне не родители. А, где мой настоящий отец. Что дед Ваня и бабушка Нина мне не родные? Но они меня так любят».

- Ну, что с тобой. Смотрю, вскочила, побежала и не возвращаешься. Опять мне тут сырость разводишь. То ревела по своему толстому борову, а сегодня чего ревёшь, какое у тебя горе?

Услышала она голос вошедшей Веры Павловны.

- У меня мама умерла.

- Так, когда это было. Ты, поди, и не помнишь её.

- Не помню, совсем ничего не помню. Почему она умерла?

- Почему, почему? Убиённая она.

- Убили её, маньяк? Кто её убил?

Вера Павловна хотела, что-то ответить, но передумав, вышла из комнаты и вернулась через какое-то время с кружкой.

- Выпей, Катерина, я тебе успокоительный сбор заварила. Не рви сердце, здоровье тебе ещё понадобится.

- Почему я такая несчастная?

- Хватит себя жалеть.  Несчастная она. Руки и ноги есть и всё остальное на месте. Глупая ты, а не несчастная.

- Меня никто не любит.

- А деды с бабками? Сама хвасталась, на зимние сапоги подсобили. И про отца говорила. Что тебе ещё надо? Сколько круглых сирот на свете, деток малых, несмышлёных. Прекрати  и пей.

Выпив горьковатый сбор, Катя немного успокоилась  и решила в первый выходной съездить и расспросить бабушку Иру, кто убил её мать и где она похоронена.

Она думала об убийстве матери, переживала из-за неизвестности, но выпрашивать у Виктории Валерьевны выходной  девушка не стала,  до выхода из отпуска Елены Николаевны.

Катя не вспоминала о бывшем парне, да и отношения с Сергеем Александровичем теперь  ушли на второй план, и мало её волновали, решив, что это взаимно. Ей с ним было спокойно, комфортно, она смотрела на него скорее с уважением,  почтением и благодарностью, нежели с любовью. Влюбиться она в него не успела, но симпатия была сильной.

К Вере Павловне Екатерина поменяла своё отношение, её материалистическая позиция пошатнулась. Если к страсти старушки к травам и гаданью она раньше относилась скептически, как к блажи или старческому маразму, то теперь со свойственным страхом человека по отношению к необъяснимому, мистическому и сверхъестественному. Она боялась просить её снова о гадании, но стремление узнать подробности об убийстве матери и виновнике и его каре не давало ей покоя. Внутри её боролись два чувства, страх узнать ещё, что-то необъяснимое и приносящее сильную боль и любопытство.

Да и сама квартирная хозяйка больше не предлагала ей свои услуги. У неё желающих по вопросам гадания было значительно больше, чем клиентов в агентстве, в котором работала девушка. Иногда Вере Павловне звонили даже ночью, рассказывали по телефону напугавший их сон или договаривались о времени посещения.