Чужая луна

— Позвольте не согласиться, — отозвался со своего места генерал Абрамов. — Крестьянин, взять, к примеру, тех же донцов, прошел школу мировой войны. И нахватался от родовитой интеллигенции — офицеров, генералов — вдоволь зуботычин. Что в армии, что дома крестьянин всегда ощущал себя черной костью. Его во все времена унижали. А у него начала просыпаться своя гордость. Не-ет, он теперь уже не потерпит издевательств. И не простит.

— Но вы-то, надеюсь, не применяли кулаки?

— Не надо переходить на личности, Александр Васильевич. Я знаю много вполне приличных офицеров и генералов. Но их, к сожалению, абсолютное меньшинство.

— Выводы! Выводы! — воскликнул Кривошеин.

— Выводы? — Абрамов немного помолчал, собираясь с мыслями. — Надо было провозгласить демократические лозунги! Да-да! Именно демократических преобразований ждал от нас народ!

— Эко куда хватанули! Демократия! — вклинился в разговор начальник штаба Кубанского корпуса Туган-Барановский. — Да они не знают, что это такое и с чем ее едят. С мужиком надо было проще. Он земли ждал. А мы даже лозунг этот, про землю, отдали большевикам. И еще парочку. «Фабрики — рабочим!», «Мир — народам!». Большевики хорошо ими распорядились. И чем мы теперь, господа, будем народ завлекать?.. Молчите? То-то же!

— Запутались мы, братцы, в трех соснах, — вновь прозвучал мощный басок Барбовича. — Лозунги — слова. Кто-то бы им поверил, кто-то — нет. Слова сейчас обесценились, недорого стоят. А надо было делом! Вместо на Москву Антону Ивановичу тогда надо было на Царицын повернуть, соединиться с армией Колчака. Краснов бы с севера поднажал. Кладу голову на плаху, большевики бы не устояли. Или я не прав?

— Вы все сегодня правы, — наконец вступил в разговор Врангель. — Бунт начался в семнадцатом, даже несколько раньше. Народ, и верно, поднял руку на царя. А остановить его мы не сумели. Почему? Причин много. В том числе и те, которые вы упоминали. А дальше смута переросла в революцию.

— Это и есть главный вопрос: почему? — спросил Кутепов. — Почему мы, выученики военных училищ, академий проиграли войну полуграмотным мужикам? Откуда у них появилось столько талантливых полководцев? В какой школе они получили военное образование?

— Эта школа — война. Я имею в виду Первую мировую, — продолжил Врангель. — Там получили выучку такие большевистские командиры, как Фрунзе, Буденный, Миронов, Жлоба, Мокроусов. Много их. Они оказались достойными учениками. Прямо с театра военных действий четырнадцатого они со своим ратным опытом вошли в русскую смуту семнадцатого и возглавили ее. Не будь Первой мировой, не было бы революции. И не только Россия, весь мир выглядел бы несколько по иному.

Врангель смолк. Остальные тоже молчали, осмысливая сказанное.

— И все же, на мой взгляд, есть главная причина нашего поражения. Ее называл Туган-Барановский, но не слишком настойчиво. Я тоже не сразу понял, о чем вину с себя не снимаю, — вновь заговорил Врангель. — Меня еще до Крыма генерал Фостиков предупреждал: не устоим. И назвал причину. Даже тот мужик, который долго нам верил, стал уходить, дезертировать.

— Устал от войны, — подсказал кто-то.

— И это, — согласился Врангель. — Но не только. Надо было еще немного дровишек подбросить в эту топку. А я поздно понял.

— Какие дрова? Что еще можно было сделать?

— Решить земельный вопрос. Вы меня теперь в чем хотите убеждайте, но победил нас простой российский мужик. Он — главная сила в нашей огромной стране. Как была она крестьянской, так и будет до скончания века. На нем вся наша жизнь держится. Он всю Россию кормит, а сам из века в век впроголодь живет. Перестал он нам верить, вот и отвернулся.

— Раньше бы это понять, когда в Таврии бои шли! — поддержал Врангеля Фостиков. — Надо было начать раздавать землю. Без выкупа. Всем поровну, по количеству едоков.

— Это вы, Михаил Архипович, большевистских листовок начитались, — сказал Барбович. — Им мужик тоже не верит. Слишком долго его обманывали.

— И я о том же, Иван Гаврилович! Большевики — листовками, а мы бы — делом. Такая агитация быстро разлетелась бы по всей России и как-то могла повлиять, — и после длительного молчания Фостиков со вздохом добавил: — Только что толку в нашем позднем прозрении… Они — у себя дома, мы — в море. И нет у нас под ногами ни метра земной тверди.

После этих слов все обернулись к Врангелю, ждали, что скажет он. Но он промолчал.

Разговор стал постепенно иссякать. Говорить о том, что могло бы быть, но не сбылось, стало бессмысленно и скучно. С полчаса еще поговорили о чем-то несущественном. О нехватке продуктов питания и воды говорить избегали. Знали: в море им никто ничем не поможет, надо терпеть до Константинополя.

С наступлением сумерек крейсер сбавил скорость и затем лег в дрейф, поджидая отставших.

Гости воспользовались этой остановкой, и катер Главнокомандующего развез их по своим кораблям.

Котляревского Врангель попросил остаться. Они поднялись в каюту Врангеля, и вскоре капитанский вестовой принес им поднос с чаем и различной сдобой, которую ухитрялся выпекать кок на корабельном камбузе.