Чужая маска

– Ну бог с ним, с этим одаренным недоумком. Право, жаль бывает, когда природа так неразумно расточает свои милости. Зачем она наделила поэтическим дарованием столь ограниченное, узколобое существо? Но вернемся к нашему эфирному созданию. Вы представляете себе, как я буду проводить экспертизу?

– В общих чертах. Контент-анализ, частота повторяемости определенных слов, оборотов, инверсии. Правильно?

– Почти, сударь мой. Такая экспертиза – ровно наполовину математика, а на другую половину – чистая вкусовщина. Я должен быть уверен, что вы это отчетливо понимаете. Одно дело, когда мне приносят стихотворение и утверждают, что это ранний, неизвестный Лермонтов. Допустим, я ошибся, не распознал руку гения и дал заключение, что это подделка. Да, у русской литературы будет на одно стихотворение Лермонтова меньше. Но это не смертельно и не принесет никому никакого ощутимого вреда. Вероятно, мне, как филологу и знатоку литературы, не пристало так рассуждать, для меня каждая крупица творческого наследия гения должна быть бесценной. Но я, батенька, уже достаточно стар, чтобы понимать, что, кроме литературы, на этом свете есть и другие, не менее важные вещи, например, интересы правосудия. И совсем другое дело, когда речь идет о живом человеке и от моего экспертного заключения зависит его судьба. Здесь цена ошибки уже другая. Поэтому я хочу спросить вас, какая степень доказанности моих выводов требуется, чтобы мы с вами не искалечили жизнь прелестной Светланы Игоревны?

– Вопрос сложный, хотя и совершенно справедливый.

– И каков же ответ?

– А ответа у меня нет. Давайте, Соломон Яковлевич, договоримся с вами так. Если у вас не возникнет ни малейшего сомнения в авторстве Светланы Игоревны, на том и порешим. Если же сомнения будут, повторим экспертизу. Назначим других экспертов, может быть, предложим ей написать что-нибудь еще и проведем повторную экспертизу комиссионно. Вы должны понимать, что заключение эксперта – это далеко не истина в последней инстанции. Это просто факт, такой же, как и множество других, и следователь будет думать, что с этим фактом делать, как его оценивать, какой вес ему придать. Так что здесь ответственность за ошибку ляжет не только на вас, но и на меня. И на меня даже в большей степени. Я вас успокоил?

– Некоторым образом. Что ж, позвольте откланяться. Боюсь, мой мальчик заскучал в машине.

– Вас по-прежнему возит внук?

– Правнук, батенька, уже правнук вырос. В этом году права получил, юный негодяй. Если летом в институт не поступит, пойдет в армию, тогда уж придется снова внука запрягать.

Ольшанский вышел вместе с академиком и проводил старика до машины. За рулем действительно сидел «юный негодяй», уткнувшись в какую-то толстую книжку.

– Ваш мальчик не скучает, – с улыбкой заметил Константин Михайлович. – Вы напрасно беспокоились.

– Э, батенька, – скрипуче захихикал Зафрен, – это только видимость. Он читает Плутарха, «Сравнительные жизнеописания», готовится к вступительным экзаменам. Но зубрить сухой академический текст ему скучно, он предпочитает, чтобы я ему все это рассказывал и объяснял «на пальцах», а он в это время лежал бы на диване пузом кверху. Он утверждает, что на слух воспринимает лучше. Что вы хотите от нынешнего поколения! Из них никогда не вырастут энциклопедически образованные ученые, какие были в мое время. Как это было сказано у одного известного писателя? Они ленивы и нелюбопытны. Придется мне по дороге домой рассказывать ему про диктатуру Суллы.

Ольшанский постоял немного на тротуаре, глядя вслед удалявшейся машине академика Зафрена. «Прав старик, – думал он, – наши дети уже стали настолько другими, что понять их мир невозможно. Слишком быстро все меняется, и пропасть между отцами и детьми еще лет сорок назад не была такой огромной и непреодолимой, как сейчас. А сегодня наши дети для нас словно инопланетяне».

Он почувствовал, что замерз, стоя в одном костюме на пятнадцатиградусном морозе, зябко передернул плечами и вернулся к себе.

* * *

Галина Ивановна Параскевич посмотрела на часы и с неудовольствием отметила, что мужа до сих пор нет дома, хотя он обещал не задерживаться. До Нового года оставались считанные дни, у него на работе, конечно же, опять запарка с отчетами, но должен быть порядок. Если нужно задержаться – предупреди, скажи, что придешь попозже. Галина Ивановна всю жизнь жила по составленному ею же самой расписанию и терпеть не могла, когда это расписание нарушалось кем бы то ни было, кроме нее самой. Ожидая мужа с работы к определенному часу, она готовила ужин и злилась, если еда остывала.

В восемь часов она не выдержала и позвонила Владимиру Никитичу.

– Конечно, ты все еще торчишь на службе, – сварливо заявила она.

– Галочка, но у нас отчет… – забормотал тот, оправдываясь.

– У меня тоже отчет, но я, как видишь, нахожу возможность все успевать вовремя, чтобы приготовить тебе ужин. Я могла бы спокойно сидеть перед телевизором, вместо того чтобы метаться по кухне, стараясь успеть к твоему приходу.