И вот теперь он крутился с боку на бок на огромной супружеской кровати, чувствуя себя бесконечно несчастным. Внезапно в коридоре послышались тихие шаги, Ирина вышла из своей комнаты. Березин испуганно сжался под одеялом. Сейчас она войдет сюда, потому что она вправе ожидать от него каких-то вполне конкретных действий, а его нерешительность она, вероятно, расценивает как деликатность.
Шаги прошелестели мимо спальни, щелкнул выключатель в ванной, полилась вода. Снова щелчок выключателя, Ирина прошла мимо спальни обратно, но зашла не к себе, а в большую комнату. По едва слышным звукам Сергей Николаевич догадался, что она включила телевизор. Ей тоже не спится? «Нет, это не дело, – решительно сказал себе Березин, откидывая одеяло и спуская ноги на пол. – Сейчас я пойду к ней. Что за мальчишество, право слово!»
Накинув на голое тело халат в сине-бордовую полоску, он вышел из спальни и, чувствуя сильное сердцебиение, зашел в комнату, где Ирина сидела на диване, уставившись в телевизор с выключенным звуком. На экране нечто женоподобное и длинноволосое размахивало микрофоном, изображая, по-видимому, вокальные потуги.
– Что случилось, Ирочка? – мягко спросил Березин. – Тебе не спится?
Она неопределенно качнула головой: то ли «да», то ли «нет», то ли «отстань».
– Я тоже не могу заснуть, – продолжал он. – Услышал, что ты встала, и вышел. Может быть, выпьем чего-нибудь, чтобы заснуть? Коньяк? Вермут?
– Мы же пили шампанское за ужином, Сережа, – сказала она едва слышно. – Не нужно мешать его ни с чем, голова утром будет болеть.
Сергей Николаевич заглянул ей в лицо и понял, что Ирина плакала. Глаза были красными, веки – припухшими, на щеках выступили розоватые пятна. Он опустился на колени у ее ног, взял за руки.
– Ира, я дурак, да? Я не знаю, как правильно поступить. Я боюсь тебя обидеть, оскорбить. Я не хочу, чтобы ты подумала, что я отношусь к тебе как к бывшей проститутке и именно поэтому позволяю себе…
Она наклонилась к нему, нежно коснулась губами его губ, и Березин с радостным восторгом обнял ее, чувствуя пальцами сквозь тонкую ткань халатика ее горячую кожу. Они уже лежали рядом на диване в гостиной, освещаемой мерцающим светом безголосого телевизионного экрана, и руки Березина уже давно справились со столь незначительной преградой, каковой являлся шелковый пеньюар Ирины, и она прижималась к нему всем телом… Но опять что-то случилось. Он ничего не мог с этим сделать. Все, что он в этот момент чувствовал и переживал, он чувствовал и переживал умом и сердцем. Только умом он понимал, что нашел наконец ту женщину, которая может сделать его счастливым, и только сердцем он понимал, что они созданы друг для друга, известный политик и профессиональная шлюха. Но его тело не желало этого понимать. Оно не хотело этой близости, и Березин ничего не мог с этим поделать.
Ирина очень старалась, она использовала все свое мастерство, накопленное и отточенное с сотнями самых разных клиентов, пьяных и трезвых, испуганных и слабых, неумелых и садистски изощренных. Но ничего не получалось. Наконец Березин мягко отстранился от нее и встал.
– Ты, наверное, устал, – неуверенно произнесла Ирина, боясь поднять на него глаза. – Не нужно расстраиваться из-за этого, Сережа. У нас все получится. У нас с тобой ведь до сих пор все получалось, правда? И это получится.
Он выключил телевизор, убрав дурацкие кривляющиеся рожи в обрамлении немыслимых причесок, и в комнате стало совсем темно. Он сел в кресло, с трудом различая силуэт Ирины в светлом шелке на темном фоне велюровой обивки дивана.
– Ира, я должен объяснить тебе… Вряд ли у нас что-нибудь получится. Ты очень хорошая, Ирочка, ты замечательная, добрая, но я не могу… Я все время помню о том, сколько мужчин пользовались твоим телом, сколько чужой спермы влито в твое нутро. Ты понимаешь меня?
– Да, – тихо ответила она, даже не пошевелившись. – Разве твоя жена была не такой?
– Это другое. Ты не обижайся, но ведь я любил ее, я очень ее любил, когда женился на ней. А когда потом из нее стала вылезать всякая гадость, когда она начала пить, принимать таблетки, шляться по случайным и не случайным мужикам, я все равно продолжал хотеть ее, потому что мое сердце помнило, как сильно я ее любил. В последнее время мы с ней не были близки, ты это знаешь, она совсем потеряла разум, почти ничего не соображала.
– Значит, ты никогда не сможешь любить меня? Ты никогда не простишь мне того, что я была проституткой?