Чужая маска

Березин взял ее лицо в ладони и осторожно поцеловал в лоб, в щеки, в губы. И снова горячая волна нежности захлестнула его. Но какой-то островок сознания, не поддающийся этой жаркой, расплавляющей все вокруг волне, твердил ему, что ничего не получится.

– Какая идиллия! – раздался у него за спиной ядовитый голос.

Ирина резко вырвалась, Березин обернулся. На пороге кухни стояла Олеся Мельниченко собственной персоной.

– Сергей Николаевич, поделитесь секретом столь долговечной любви.

Ирина поняла, что журналистка как следует набралась. Ее слегка покачивало, и ехидства в голосе было явно больше, чем позволяли даже очень либеральные приличия.

Сергей мило отшутился и, взяв настырную журналистку под руку, пошел к гостям. Ирина тихонько скользнула в свою комнату, чтобы подкрасить губы и поправить прическу. На туалетном столике рядом с зеркалом стояла в серебряном паспарту фотография молодой красивой женщины, обнимающей смеющегося и счастливого Сергея Березина.

«Ирина Березина, – мысленно произнесла Ирина, глядя на фотографию, – ты мне надоела. Если бы только знала, как ты мне надоела!»

Глава 18

К собственному удивлению, Настя Каменская впервые за все годы работы в уголовном розыске с удовольствием подумала о том, что впереди еще один выходной день. Конечно, это не означало, что он действительно будет выходным, поскольку в жизни оперативников вообще нет такого понятия: завтра – выходной. Есть всяческие приблизительные определения типа «завтра день, когда я имею право не бежать на работу к десяти часам, если, конечно, ничего не случится». Ну и, разумеется, это проклятущее «что-нибудь» непременно случается.

31 декабря и 1 января Настя крутила и вертела сведения, привезенные из чеховского роддома, складывала из них разные мозаичные картинки, вводила имена и даты в компьютер и придумывала самые разнообразные варианты программ, при помощи которых эти сведения можно было комбинировать. Лешка ворчал, потому что сам рассчитывал поработать на компьютере и хотел за четыре праздничных дня написать доклад, с которым ему предстояло в конце января выступать в Стокгольме.

– Из-за твоих дегенеративных убийц моя научная карьера полетит под откос, – ныл он, поглядывая из-за ее плеча на экран монитора. – Давай я тебе помогу, а то ты никогда не закончишь.

– Уйди, Чистяков, не стой над душой, – умоляюще говорила Настя, ласково прижимая его ладонь к своей щеке. – Сама справлюсь.

Новогоднюю ночь они провели вдвоем, накрыв праздничный стол и уютно устроившись на диване в комнате. Телевизор включали только один раз, ближе к полуночи, чтобы не пропустить торжественный момент, а потом сразу же выключили его, забрались на диван с ногами и, пристроив тарелки с закусками на коленях, проболтали часов до трех, после чего быстро убрали посуду и улеглись спать с чистой совестью и сознанием того, что Новый год встретили вполне достойно.

Следующий день Настя проспала до полудня и потом до позднего вечера занималась именами и фамилиями женщин, рожавших своих детишек в родильном доме подмосковного города Чехова. Часам к одиннадцати вечера она выключила компьютер и сладко потянулась, выгибая затекшую спину.

– Все, мировое светило, завтра будешь творить свой бессмертный доклад. Я освобождаю тебе машину.

– Всех убийц повыловила? – насмешливо спросил Алексей.

– Пока ни одного. Завтра еще думать буду. Хорошо, что еще один спокойный день есть. Может быть, будет, – добавила она, спохватившись.

2 января позвонил Константин Михайлович Ольшанский и сказал, что только что разговаривал по телефону с академиком Зафреном.

– Старик уверен, что рука одна и та же, – сообщил он. – Заключение в полном объеме будет готово через два дня, в том смысле, что он его напишет.

– Неужели действительно Светлана оказалась талантливой писательницей?

– Похоже, что так. Значит, у Параскевича могли быть реальные причины если не для самоубийства, то по крайней мере для глубокой депрессии. Между прочим, мне начальник следственной части одно дело сует и на твоего Колобка ссылается. Вы что там, на Петровке, с ума все посходили? Других следователей во всей горпрокуратуре нет?

– Какое дело, Константин Михайлович?

– Григорьеву, восьмидесятого года рождения. Труп на Котельнической. Что твоему шефу прибило мне эту девочку подсунуть, не знаешь?

– Не знаю, честное слово. Может, потому, что ею Юра Коротков занимается?

– А ты?