Чужая месть

Быстро помывшись, я облачился в традиционную для небогатых китайцев пижаму с деревянными палочками вместо пуговок и сразу почувствовал себя человеком.

Кожа больше не чесалась, запахи от меня исходили приятные, а желудок довольно урчал. Так что я тут же с удовольствием растянулся на приготовленной китаянками циновке и моментально уснул.

Глава 7

Причиной моего пробуждения стал солнечный зайчик, забравшийся в дом через дырочку в крыше и начавший игриво лезть мне в нос и глаза. Сон был спокойным и сладким, что вызвало благостные потягушки. Казалось, что я проснулся дома в собственной постели. Сейчас поваляюсь с полчасика, а затем пойду завтракать тем, что бог послал через заботливые и умелые руки бабы Марфы.

Увы, ни расстегаев, ни блинов сегодня мне не видать как своих ушей. Голодным я, конечно, не останусь, но опять придется хлебать из миски, словно собака. А затем так же, как это несчастное животное, буду пытаться донести свои мысли до окружающих при помощи грустных глаз и звуков, которые для местных информативны не больше, чем лай.

Мои престарелые опекунши, которых я различал только по разному цвету узоров на платьях, явились ни свет ни заря и сейчас с недовольными минами ждали, пока я поем, чтобы побыстрее убраться восвояси.

На мою вполне искреннюю благодарность они никак не отреагировали, забрали грязную посуду и молча удалились. Ну а на меня опять навалилась скука. Даже с Лео не поболтаешь — гуляет, паскуда, где-то по кошкам и сердобольным хозяйкам. Даже не явился требовать своей доли из общей пайки.

Весь день я валялся на циновке, ходил по запыленному зданию и через щелочки в стенах наблюдал за внешним миром, который сузился для меня до размеров короткого участка улицы.

Мои кормилицы приходили еще дважды, так что голодным я не остался и ночью спал умиротворенным сном.

А вот следующее утро началось не с завтрака, а с визита сильно изменившейся компании моих то ли соратников, то ли похитителей.

Единственный, кто остался прежним, был переводчик. А остальные изменились довольно сильно — одежда на ракшасе была изодрана в нескольких местах и порядком пропитана засохшей кровью. Мало того, на его теле остались плохо зажившие шрамы, да и тугая повязка на шее говорила, что накопленной энергентом-симбионтом энергии оказалось слишком мало для полного исцеления. В «Бестиарии» я вычитал, что у оборотня вообще в этом смысле имеется серьезная проблема выбора — или продолжать бой в звериной ипостаси до конца, или перенаправить оставшиеся крохи энергии на заживление ран. Когда пройдет обратная трансформация, делать это будет уже поздно.

Учителю тоже досталось на орехи, но, в отличие от ракшаса, одежду он сменил и явно постарался придать своему образу максимально доступное благолепие. Но все равно за нанесенным на лицо кремом явно проступал неслабый синяк, да и двигался старик как-то скособоченно.

В общем, досталось им неслабо, а учитывая отсутствие других телохранителей, и с изрядными потерями. Скорее всего, это значило, что о разговоре с личной ведьмой императрицы можно забыть. Эту мысль сразу же подтвердил Учитель, речь которого перевел Вейдун.

— Мы проиграли, чужак, — явно дословно переводил толмач. — Встреча с ведьмой оказалась ловушкой.

А то я не понял.

— Но, несмотря на это, — продолжил свою печальную речь переводчик, — мой господин оценил твое старание, и мы попытаемся провести тебя к границам империи.

Что-то мне совсем не понравилось это его «попытаемся». Да и вообще ребята не лучились уверенностью в собственном будущем.

Нужно что-то срочно придумать. В голове практически сразу всплыли слова посла, и я попытался скорректировать планы своих вынужденных союзников:

— А можете проводить меня в Тяньзинь? Там стоит судно «Бекас», оно должно увезти меня на родину.

— Это еще проще, — после согласия старика ответил переводчик.

Глядя на то, как эти измотанные схваткой и всеми свалившимися на их голову бедами люди собираются уходить, я пытался загнать в дальний угол свою совесть. Но она никак не поддавалась давлению.

Казалось бы, чего уж проще — к ночи я буду в порту, а может быть, и на корабле с торговым триколором империи. Но что-то терзало мою душу, как дворняга старую фуфайку. Опять перед глазами встало лицо мужика из моего родного мира, потерявшего свою дочь. Тогда я тоже попытался что-то сделать для мертвой девушки и ее родителей, но отступил. И какими бы убедительными ни были оправдания, лица этого человека я не смогу забыть никогда. Интуиция подсказывала мне, что здесь история не менее трагичная.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил я в спину уходящих людей.

Юный ракшас обжег меня свирепым взглядом, а старик развернулся с усталым выражением на лице и что-то проворчал.

— Мы не знаем, что еще можно сделать, да и поздно уже, — перевел Вейдун.

— Почему поздно?