Чужая осень (сборник)

— Хватит выступать в роли дельфийского оракула, — заявил он, — тебе придется либо согласиться с моим предложением, либо — моменто мори…

Скоро, очень скоро зазвонит телефон. Если мирно продолжать беседу, он, чего доброго, потащит нас за собой. Ну, как говорится, с Богом.

— Да пошел ты, козел вонючий, — отвечаю на латынь, выбрав наиболее интеллигентное выражение из своего лексикона, и с удовольствием плюю ему на брюки, спокойно встречаю удар кулака в челюсть, после которого вижу свои белые туфли в воздухе. Секрет полета очень прост: когда вас лупят, а вы не имеете права отвечать на удары, старайтесь имитировать их точное попадание. Вот сейчас кулак только соприкасался с кожей, а я уже отлетал в сторону. Конечно, не очень приятно лежать на грязном полу, поджимая руки и ноги так, чтобы удары не приходились по почкам, печени, голове, стараются его ребята будь здоров. Ну ладно, я нахамил, но за что лупят не проронившего ни слова Рябова, понять не могу. Ну вот и все, если сейчас не раздастся сигнал тревоги, мой Гарик вполне может стать сироткой. После того, как я пропустил чувствительный удар под ребра, заставивший зайтись сердце, трель телефона была слаще всех песен Мадонны.

Ага, с удовлетворением замечаю я, как вытягивается лицо Колотовкина. Теперь ему не до нас, однако Витька подходит ко мне, присаживается на корточки и спрашивает:

— Твоя работа?

Издаю тихий стон, вытираю внешней стороной ладони прокушенную губу и тщетно пытаюсь встать.

— Ладно, — спокойно отвечает Колотовкин, — мне придется оставить вас, но когда вернусь, мы продолжим нашу занимательную беседу.

К человеку с такой железной выдержкой невольно чувствуешь уважение, даже если с ним предстоит свидание, в конце которого он постарается отправить своего несговорчивого собеседника в мир иной. Однако, у меня совсем другие планы. В них входит и то обстоятельство, что сейчас нас с Сережей без особого почтения волокут по коридору, затем куда-то вниз и, по-видимому забыв предупредить, бросают прямо на ступеньки, ведущие в подвал. Амортизируя локтями, стараюсь не прибавить еще несколько синяков и торможу в какой-то вонючей луже. Сверху хлопнула дверь, лязгнул засов и свалившийся на меня Рябов вконец испортил шикарный костюм, сшитый у лучшего модельера города.

Мне ничего не остается делать, как отползти в сторону от лужи, резко попахивающей специфическим запахом, достать из бокового кармана пачку чудом уцелевших сигарет и нежным голосом осведомиться:

— Сережа, ты, надеюсь, не против?

Огонек «ронсона» развеял сумерки, я подошел к противоположной стене к неподвижно сидящему человеку, жадно затянулся, вытащил разбитыми пальцами сигарету из зашедшейся кислой болью губы и заметил:

— А тебя я не спрашиваю, ты ведь курящий, Вершигора.

20

Вершигора застонал, когда я коснулся его плеча. Да, с ним поработали куда основательнее, чем с нами, давно не видел лица, превратившегося в сплошной кровоподтек. Усиленно обрабатывали ребята будущего покойника, но раз Вершигора жив, значит парень он по-настоящему стоящий.

— Ты не думай, что я пришел сюда только для того, чтобы вытащить тебя из дерьма, — сообщаю Вершигоре, вставляя ему свою сигарету в разбухшие, словно негритянские губы. — Однако представления с моим участием за глаза хватит. Правда, товарищ капитан или может быть майор? Старшего лейтенанта ты уже перерос. Как дела?

Вершигора не отвечал, он затягивался и затягивался сигаретой, выпуская дым из ноздрей, то ли потому, что не мог пошевелить руками, то ли из боязни, что я выхвачу окурок.

— Сережа, ползи к нам. Компания здесь собралась, «пулю» писать можно, жаль колоды нет, все такие мастера хитроумных игр.

Рябов подпер стену своей могучей спиной и с наслаждением потянулся. Но по-видимому это удовольствие тут же отдалось болью в мышцах, потому что Сережа тихо матюкнулся.

— Не хочет с нами Вершигора разговаривать, а мы ведь столько для него сделали. Я его из-под ареста вытащил, ты в кооператив устроил.

— И с квартирой помог.

— А он пару раз у Вышегородского появился — и никакой благодарности. Теперь из-за него от нас мочой несет и костюмы пропали.

— Новые пошьем.

— Если выйдем отсюда. Вершигора, пойдешь с нами, мы ведь в отличие от тебя на тот свет не спешим, нам посмертно никто орденов не присвоит.

— Молчание — это согласие.

— Не скажи, Сережа, он просто грустит.

— Заткнитесь вы, — равнодушно бросает Вершигора и выплевывает окурок.