Утро проявляется, как изображение на фотобумаге. Странные, неестественные цвета медленно становятся привычными. Размытие расфокусировки сходит на нет. Сереги нет. Был ли он ночью дома – не знаю. Я выпил немного пива, и где-то в течение ночи меня накрыл сладкий сон. Картина странного разговора с Анной сменила яркость и покрылась сепией, и от этого изучать ее стало проще, появилась возможность размеренно, методично рассмотреть все произошедшее и сделать верные выводы.
Но сначала мне необходимо прогуляться. Развеяться.
В квартире душно и тесно.
Я хочу понять, как так вышло. Хочу понять, что еще сказать Анне. Как не обидеть ее, как с первого раза угадать верный подход.
Старая джинсовая куртка соответствует погоде, но немного давит в запястьях, и я расстегиваю рукава. На улицах мало пешеходов, но предостаточно машин, несущихся куда-то день и ночь. Куда люди едут? Мне всегда было это интересно, так же, как и в случае с пенсионерами. Большинство работает на местах – в офисах, гаражах, магазинах и так далее. Сменные выходные – допустим. Но откуда днем
Я устал шагать по тротуару. Песок, поднимаемый с него ветром, залетает мне в лицо, и я понимаю, что еще слишком ветрено, чтобы дойти до метро пешком, и оглядываюсь в поисках стремящегося мне навстречу общественного транспорта, но ничего не вижу.
Я смотрю вверх, и почему-то мне кается что вместо двух проводов на троллейбусных линиях висят четыре.
Нет, само это не пройдет. Я в страхе перехожу на бег и несусь в сторону ближайшей остановки и, добежав до нее, плюхаюсь на покрытую толстым слоем пыли металлическую скамейку.
Мимо медленно проходит девушка в футболке с надписью
Троллейбус подходит, и я ныряю внутрь. Слишком жарко. Пять человек на весь салон. Кажется, форточки закрыты…
Болит очаг воспаления на лице. Прикасаюсь. Пятно стало немного влажным. Чертовщина какая-то. Надо смазать…
В метро я сажусь прямо напротив плаката с надписью
Анна сейчас, определенно, на работе. Мне неприятна сама мысль, что я не могу, допустим, заявиться к ней в любое время и потребовать разговора. Я не могу себе позволить ранить ее, сделать ей больно. Хотя…
На остановке входит дед. Отвратительного вида. Высокий, в берете, в нестиранном уже который год плаще. На нем синие носки, сомнительно сочетающиеся с черными дырявыми ботинками и грязно-серыми брюками, и один из носков сполз внутрь ботинка. При этом всем дед разыгрывает столь серьезный и глукбокомысленный вид, что я едва удерживаюсь от смеха. Рядом с дедом подсаживается черноволосая круглолицая молоденькая сучка, и я пытаюсь рассмотреть, какого цвета ее трусики, которые должно быть видно из под мини-юбки.
Еду на север. Есть места, которые помогают отвлечься от происходящего. Места глубокого прошлого. Места, запрятанные в глубины воспоминаний.
По вагону проходит унылого вида паренек, держащий под ручку девушку с сильно искривленной ногой. Девушка едва передвигается даже с помощью трости и поддержки парня. Это смотрелось бы мило, если бы не было столь мерзко.
Это неправильно. Молодые и здоровые, как я и Анна, должны составлять пары, заниматься сексом, размножаться. А такие упадочные существа не имеют на это права. Ущербным трудно жить в этом мире. Мир принадлежит таким, как я…
Когда я подхожу к эскалатору, мне кажется, что на оголенной спине бредущей впереди черноволосой девки – огромная трещина. Черная, гнойная. Через несколько секунд я присматриваюсь, и оказывается. Что это – замысловатая Т-образная татуировка с острыми краями. Хрень сущая.
Под ногами скрипят камушки. Хруст. Шорох.
Оглядываясь вокруг, я узнаю и не узнаю это место одновременно. Вдалеке – одноэтажные дома. В одном из них я жил. Это было время, которого я, в сущности, не знаю. Детство дает лишь смутные очертания реальности.
Я здесь жил. Именно