Чужая родная земля

Медовый аромат липы в лесу, где Пётр бегал с мальчишками, напомнил, как цветки её заваривали зимой вместо чая. Нашёл в сарае отцовский топор, заткнул его за пояс, пока мама не видит, и отцовским шагом отправился рубить ветви, чтобы принести их домой и снять цветки. Забрался на дерево, ударил по суку, дерево вздрогнуло, он упал, на него свалился топор. Снова крик, слёзы, перемешанные с кровью, испуганная мама, лазарет.

«Соображай, что ты делаешь», – сказал отец по-молдавски, встречая их с ремнём в руке.

В другой раз мальчик решил наловить рыбы, видел, где закидывали удочки старшие мальчишки. Пошёл один, хотел поймать всю, чтобы другим не досталось. Сделал несколько шагов по мелководью, образовавшемуся в результате разлива реки, и провалился, дальше – обрыв, научился плавать, не утонул.

«Нужно думать, что ты делаешь», – повторил слова отца по-русски, распутывая леску и собирая крючки.

От своих приятелей он знал несколько татарских слов, белорусских, и, даже, литовских, но понимали друг друга ребята, когда говорили на языке народа, которого в школе называли освободителем, а дома – поработителем. «Соображал» Пётр на этом же языке. Молдавский слышал, только, поздно вечером, когда родители возвращались с работы.

Они так и не узнали про «подвиг» на реке.

Вот, пожалуй, и все шалости, которые едва не стоили ему жизни. Разве что, спрыгнул с крыши дома в сугроб и не смог вылезти, одна голова торчит из снега. Его вызволил сосед, проходивший мимо, а застрявшие валенки доставал сам, разрывая занос.

К шести годам Пётр был сыт, в меру осторожен, и, абсолютно, свободен: никто не следил за его похождениями, не учил хорошим манерам, не беспокоился о здоровье. Родители целый день работали, а вечером занимались хозяйством, бабушки и дедушки остались на далёкой родине. Мальчик лазил по деревьям, перелетая с сука на сук не хуже белки, сшибал палкой шишки с орехами, нырял на спор с ребятами в реку, кто дольше продержится под водой, кидал в неё камни, кто дальше бросит, ставил силки зимой, отыскивая на лыжах в тайге заячьи тропы.

Мать встречала его на пороге к исходу дня с встревоженными глазами, не уверенная каждый раз, что сын вернётся домой. При первой возможности отец брал его с собой. На лесоповале мальчик наблюдал, как упала вагонетка с узких временных рельсов, проложенных по болоту, удивился, какими сильными были мужчины, которые поднимали её. Замерев, следил, как «рассерженный» Иртыш, выплеснул гнев из берегов и забрал брёвна, подготовленные к погрузке на баржу.

Потом объявили, что папа – лучший печник в селении, и мальчик осваивал подле него технологию кладки.

Наконец, отец взял руку сына:

– Хватит болтаться в тайге, волки съедят, – и пошли мужики «сдаваться» в школу на год раньше положенного срока.

Первый класс – балансировка между желанием убежать и ремнём, «воспитателем», висевшим в сенях.

Со стен на него смотрели лики, взрослые им поклонялись и учили тому же детей. Дома – Иисус Христос с лампадой, украшенный, вышитым мамой, полотенцем, в школе – вожди в рамках.

На уроках зубрили строфы про Ленина и Сталина, дома отец велел учить псалмы, платил по десять копеек за каждый набор непонятных слов и предложений. И стихи, и псалмы Пётр запоминал мгновенно, повторял вслух, и на следующий день они выветривались из головы. Учительница этого не заметила, а отец вздохнул:

– Видно, не получиться из тебя попа.

Церкви в селении не было, «попа» сын встречал у Пушкина: «Жил-был поп, Толоконный лоб».

Ещё читал: «Снесла курочка яичко…», но курочки не видел, в посёлке не держали птицу, слишком холодными были зимы.

Про яблони и наливные яблочки, тоже, узнал из сказок, ссыльные не сажали деревьев, надеялись освободиться раньше, нежели сады начнут плодоносить.

К выученному псалму, родители, непонятно по какой причине, приравняли ведро воды, которое нужно было принести из Иртыша, километр вниз с пустым ведром и вверх – с полным. Рассчитывались честно: десять копеек. Мальчик ни разу не попросил денег на леску для рыбалки, покупал сам.

После появления маленького братика, состоялось путешествие, отпечатавшееся в памяти, как сильный ожёг на теле.

Глава семьи организовал поездку на пароходе в Тобольск, крестить младших детей.

Там папа угостил ребят стаканчиком мороженого, первым в жизни, и стаканчик этот затмил полностью церковное таинство. У Петра, как у отца, в потайном кармане деньги, честно заработанные за псалмы и доставку воды, а в голове единственная мысль: «Попробовать ещё раз лакомство».