Мэгги не раздумывая побежала в Локхарт. Если она правильно запомнила, это общежитие прямо рядом с университетским универмагом. Комната Чарлза была на первом этаже, и когда она постучала в окно, он отодвинул жалюзи, улыбнулся, узнав ее, и поспешил открыть дверь.
Комната Чарлза поразила ее. Такого она и представить не могла! Все равно что оказаться в другой стране! Стены и потолок были покрыты индийскими тканями и зеркалами в серебряных рамах. На полу лежал алый с золотом восточный ковер, а посреди комнаты вместо журнального столика стоял старый потертый сундук — наверное, в таких же хранились пиратские сокровища. Чарлз и его соседи по комнате отодвинули письменные столы к стене и разбросали вокруг сундука груды подушек, красных с золотой бахромой, фиолетовых — с красной, а еще зеленые, вышитые золотой-нитью и бисером.
— Садись, — предложил Чарлз, указывая на подушки. — Хочешь выпить?
В углу находился крошечный холодильник, на котором стоял автомат для варки капуччино.
— Вот это да! — восхитилась Мэгги. — Ты что, главный в гареме?
Чарлз рассмеялся и покачал головой:
— Нет. Просто мы любим экзотику. В прошлом семестре Джаспер побывал в Африке, и мы обставили комнату в стиле сафари, но головы животных на стенах выводили меня из равновесия. Это лучше.
— Очень мило, — похвалила Мэгги, медленно обходя комнату. В другом углу стоял маленький музыкальный центр. Рядом висела полочка с дисками, расставленными по жанрам: джаз, рок, классика. Был тут и узкий высокий столик, заваленный путеводителями: Тибет, Сенегал, Мачу-Пикчу. В комнате приятно пахло благовониями, одеколоном и сигаретами. Холодильник был забит бутылками с водой, лимонами, яблоками и баночками с абрикосовым джемом. Ни спиртного, ни даже пива.
«Гей, — решила Мэгги, закрывая холодильник и ощущая нечто вроде облегчения. — Вне всякого сомнения, он гей».
Она взяла со стола Чарлза фотографию в рамке. На ней он обнимал за плечи смеющуюся девушку.
— Твоя сестра?
— Бывшая подружка.
«Ха!» — подумала Мэгги.
— Я не гей, — смущенно усмехнулся Чарлз. — Понимаешь, все, кто приходит сюда впервые, так думают. И потом приходится изо всех сил доказывать, что я гетеросексуал.
— И каким же это образом? Почесываешься каждые пять, а не десять минут? Не такой уж тяжкий труд, — хмыкнула Мэгги, плюхаясь на подушки и принимаясь перелистывать путеводитель по Мексике. Чисто побеленные дома на фоне пронзительно-голубого неба, плачущие Мадонны в выложенных изразцами двориках, кружевные гребни волн на золотом песке. Странное разочарование поднималось в душе. До сих пор она знала только три типа мужчин: голубые, старики и те, кто хотел ее. Если Чарлз не голубой — и к тому же совсем не стар, — значит, скорее всего хочет ее. И потому Мэгги было чуточку грустно. Такое чувство, словно ее обманули. У нее еще никогда не было друга-мужчины, и она провела с Чарлзом достаточно времени, чтобы он полюбил ее за ум, способность все быстро схватывать, предусмотрительность и находчивость. Не за то единственное, чего всегда хотели от нее парни.
— Что же. Я рад, что мы это выяснили. И рад, что ты здесь. У меня для тебя стихотворение.
— Для меня? Ты его сам написал?
— Нет. На прошлой неделе у нас была лекция по истории поэтического искусства.
Он открыл антологию Нортона и начал читать:
Чарлз закрыл книгу. Мэгги глубоко вздохнула и потерла руки, на которых выступили мурашки.
— Здорово, — прошептала она. — Мрачно. Безрадостно. Но я не Маргарет.
— Вот как?
— Я просто Мэгги. Мэгги Мэй, — сконфуженно усмехнулась девушка. — Моя мать любила Рода Стюарта. Это из его песни.
— А какая у тебя мать?
Мэгги поспешно отвела глаза. Обычно, в интимные минуты с очередным парнем на час, в какой-то момент она излагала собственную версию трагической смерти матери и выкладывала на колени парню как пакет в подарочной обертке. Иногда мать умирала от рака груди, иногда упоминалась автокатастрофа, но любая история излагалась подробно и красочно. Химиотерапия! Полисмен у двери! Похороны с двумя маленькими девочками, плачущими над гробом!