Чужая роль

— Дорогой, я все улажу, — крикнула Сидел, подняв голову. Слова были ласковыми, да вот тон — ледяным! Майкл Феллер помедлил, сжимая раму, и Роуз словно видела, как его лицо морщится, трансформируясь в знакомую гримасу боли и горечи поражения. Свет тут же погас, и отец исчез.

— Черт, — буркнула ничуть не удивленная Роуз и снова крикнула, громко, беспомощно: — Папа!

Сидел покачала головой.

— Нет, — отрезала она. — Нет, нет, нет.

— Любимое слово, — вздохнула Мэгги, и Роуз снова рассмеялась, вспомнив их первую встречу с мачехой.

К тому времени отец встречался с ней уже месяца два и в честь торжественного обеда оделся в лучший костюм. Он сильно нервничал, то и дело поддергивал рукава пиджака спортивного покроя и поправлял галстук.

— Ей не терпится познакомиться с вами, — сообщил он девочкам. Тогда Роуз было двенадцать, а Мэгги — десять, и обеим Сидел показалась самой шикарной дамой на свете. В тот день на ней были золотые браслеты, и серьги-подвески, и босоножки из позолоченной кожи. В волосах играли пепельно-медные отблески, выщипанные брови круглились золотистыми скобками. Даже помада имела золотистый оттенок. Роуз была ослеплена. И поэтому далеко не сразу заметила куда менее привлекательные черты Сидел: вечно поджатые в недовольной гримасе губы, глаза цвета мутной лужи и ноздри, разверзшиеся, подобно сдвоенному туннелю Линкольна[4]

, в самом центре ее лица.

За ужином Сидел отодвинула корзинку с хлебом подальше от Роуз.

— Нам такое ни к чему, — пропела сна, изобразив нечто вроде заговорщического подмигивания, и проделала такой же фокус с маслом.

Когда Роуз совершила ошибку, попытавшись взять вторую порцию картофеля, Сидел привычно поджала губы.

— Желудку требуется двадцать минут, чтобы послать мозгу сигнал сытости, — наставляла она. — Почему бы не подождать и не определить наверняка, хочешь ты еще есть или нет?

Отец и Мэгги получили на десерт мороженое. Перед Роуз поставили блюдце с виноградом. Себе Сидел не взяла ничего.

— Не люблю сладкое, — объяснила она.

От всего этого спектакля Роуз затошнило… очень затошнило… едва не вырвало… Желание тайком подобраться к холодильнику и стащить мороженое стало невыносимым. Насколько помнила Роуз, именно так и закончился вечер.

И теперь она умоляюще смотрела на Сидел, отчаянно желая поскорее покончить с делом, оставить Мэгги и вернуться к Джиму… если он все еще ее дожидался.

— Мне очень жаль, — заявила Сидел таким тоном, что сразу стало ясно: ни черта ей не жаль. — Но если она пила, значит, сюда не войдет.

— Но я-то не пила. Позвольте мне поговорить с отцом.

Сидел снова покачала головой.

— Ты не несешь ответственности за Мэгги, — торжественно произнесла она, вне всякого сомнения, цитату из книги «Суровая любовь». Или, вернее, из рецензии на «Суровую любовь». Сидел не очень любила читать.

— Я должна поговорить с ним, — повторила Роуз, зная, что это безнадежно. Сидел загородила собой дверь, словно опасаясь, что Роуз и Мэгги могут каким-то образом прокрасться мимо нее в дом. А от Мэгги толку ждать не приходилось.

— Эй, Сидел, — прокричала она, отталкивая сестру. — Выглядишь отпадно! Опять сделала что-то новенькое? Подтянула подбородок? Имплантаты щек? Немного ботокса? Поделись секретом?

— Мэгги, — прошептала Роуз, хватая сестру за плечи и мысленно умоляя заткнуться. Но та продолжала:

— Неплохой способ растратить наше наследство!

Сидел наконец соизволила взглянуть не в пространство между девушками, а непосредственно на них. Роуз видела ее насквозь. И точно знала, о чем та думает. О том, что ее доченька, драгоценная Марша, никогда бы не стала вести себя подобным образом. В то время, когда отец и Сидел поженились, Марше, более известной как Моя Марша, исполнилось восемнадцать. Первокурсница университета в Сиракузах, Моя Марша успела стать членом комитета по организации встреч бывших выпускников, вступила в самое престижное женское студенческое общество, получила диплом с отличием, проработала три года помощником одного из лучших нью-йоркских дизайнеров по интерьеру, до того как выйти замуж за зазевавшегося мультимиллионера и благосклонно согласиться стать матерью и хозяйкой шикарного особняка с семью спальнями на Шорт-Хиллз.

— Вам лучше немедленно уехать, — заключила Сидел и закрыла дверь, оставив сестер на улице.

Мэгги задрала голову, вероятно в надежде, что отец сбросит свой бумажник, чего, разумеется, не дождалась. В ярости она направилась к подъездной дорожке, выдрала по пути куст живой изгороди и метнула к порогу, где он и приземлился в фонтане грязных брызг. Не успела Роуз опомниться, как Мэгги стащила с ног ворованные туфли и швырнула в нее:

— Получай!

Пальцы Роуз сжались в кулаки. Ей бы следовало лежать в собственной кровати рядом с Джимом, а она торчала тут, в Нью-Джерси, посреди подмороженного газона, пытаясь помочь этой дуре.

Мэгги пересекла газон и босиком похромала по дороге.

— Интересно, куда это ты? — окликнула Роуз.

— Куда-нибудь. Не волнуйся, выкручусь.

Мэгги успела добраться почти до угла, прежде чем сестра ее догнала.