Чужая роль

Он растянул в улыбке тонкие губы.

— Утопили их в бумагах, верно?

— Верно, — согласилась Роуз, чувствуя, как сердце катится куда-то вниз. Да она просто супер… ну, может, внешне не очень эффектна, но свое дело знает. И компетентна. Чрезвычайно компетентна. Черт побери, да она собрала каждую памятную записку, каждый счет, каждый клочок бумаги, подтверждавший правоту клиента!

Проводив Стенли Уиллета до лифта, она поспешила к себе и набрала внутренний номер Джима.

— Они покончили дело миром! — торжествующе объявила она. — Восемь тысяч плюс проценты за год.

— Молодец! — воскликнул он. Удовлетворенно и рассеянно. В трубке слышалось щелканье компьютерной мышки. — Не могла бы ты написать мне отчет?

Роуз словно окатили ледяной водой.

— Конечно. Сегодня же.

Джим смягчился:

— Поздравляю. Уверен, ты была неотразима.

— Я утопила их в бумагах, — заверила Роуз, прислушиваясь к дыханию Джима и посторонним голосам.

— Ты о чем?

— Да… так просто.

Не прощаясь, Роуз повесила трубку, и на экране тут же появилось сообщение. От Джима. Она открыла письмо.

«Прости. Не мог говорить, — прочитала она, и на сердце сразу стало легче. — Можно я сегодня заеду?»

«ДА», — напечатала она и со вздохом облегчения откинулась на спинку кресла. Наконец-то в ее мире все хорошо и правильно! Она состоялась как профессионал! И не останется одна в пятницу вечером! У нее есть мужчина, который ее любит. Правда, диван оккупировала младшая сестра, но ведь это не навечно!

С этой мыслью Роуз принялась печатать отчет.

Эйфория продолжалась до четырех дня; счастье до шести, а к тому времени как пробило девять — Джим так и не появился, — настроение упало до нуля. Роуз направилась в ванную, где заботливая сестрица приклеила скотчем над зеркалом статью из «Аллюра». Заголовок гласил: «Лучшие брови этого сезона».

На раковине лежали щипчики.

— О'кей, — сказала себе Роуз. — Намек понят.

Если Джим все же приедет, пусть по крайней мере увидит ее идеально выщипанные брови.

Она посмотрелась в зеркало и решила, что жизнь была бы куда легче, родись она иной. Ну… не совсем иной, а немного красивее, изящнее, тоньше, чем сейчас. Беда в том, что она понятия не имела, как измениться. И не потому, что не старалась.

Ей было тринадцать лет, когда они переехали в дом Сидел.

— У меня куда больше места, — сладко улыбалась мачеха.

Претенциозное здание с четырьмя спальнями выглядело белой вороной среди домов в колониальном стиле, словно потерпевший катастрофу космический корабль, упавший в глухом тупике. Жилище Сидел — Роуз никогда не думала о нем как о своем доме — имело огромные окна, бесчисленное количество углов и комнаты странной формы (столовая была почти прямоугольной, спальня немного не дотягивала до квадрата), заставленные стеклянными столиками, мебелью из стекла и металла с острыми краями. Повсюду зеркала, включая зеркальную стену на кухне, безжалостно проявлявшую каждый отпечаток пальца, каждый глубокий вздох. В каждой ванной, включая ту, что внизу, имелись напольные весы. И куча магнитиков, придерживавших бесчисленные «диетические» лозунги. Каждая сверкающая, отражающая поверхность, каждый магнит и каждые весы, похоже, находились в заговоре с Сидел, поскольку дружно доносили, что Роуз некрасива, неженственна и чересчур толста.

Через неделю после переезда Роуз попросила у отца денег.

— Тебе что-то нужно? — сочувственно спросил Майкл. Старшая дочь никогда ничего не просила сверх еженедельных пяти долларов на расходы. Это Мэгги вечно всего не хватало: то куклы Барби, то новой коробки для завтраков, то душистых маркеров, голографических стакеров или постера с Риком Спрингфилдом на стене.

— Школьные принадлежности, — ответила Роуз.

Отец дал ей десять долларов. Она дошла до аптеки, купила маленький блокнот в фиолетовом переплете и до конца года записывала собственные соображения о том, что должна делать женщина. Она понимала, что Сидел будет счастлива объяснить, что женщины делают и что — нет, скажем, что носят и, важнее всего, что едят, но Роуз хотела все понять сама. Оглядываясь назад, она понимала, что в то время, должно быть, смутно догадывалась, будто должна неким волшебным образом почерпнуть необходимую информацию. И тот факт, что это не получалось, что Сидел считала своим долгом постоянно читать наставления по поводу ухода за кожей и подсчета калорий, казался очередным обвинением против умершей матери.

«Ногти не прямые, а овальные, — писала девочка. — И никаких глупых шуток».