Чужая роль

— Не введи меня в искушение, — помолился он, ведя бритвой по челюсти. — Изыди от меня, сатана, — потребовал он, натягивая штаны.

Беда в том, что сатана присутствовал повсюду. Искушение подстерегало за каждым углом. Да вот оно, прислонилось к стене и ожидает автобуса.

Джим притормозил и впился глазами в блондинку в тесных джинсах, гадая, какое у нее тело под мешковатой зимней курткой. Шевелится ли она в постели? Как пахнет? Как кричит? И сколько потребуется времени и усилий, чтобы все это узнать?

— Стоп, — приказал он себе, включая радио, — немедленно прекрати!

Салон «лексуса» заполнил голос Говарда Стерна, издевательский и мудрый.

«Это настоящие, лапочка?» — допрашивал он утреннюю старлетку.

«Настоящий силикон», — хихикнула та.

Джим стиснул зубы и переключился на классическую музыку. До чего же несправедливо! С первых ночных поллюций — ему было двенадцать — в скаутском лагере, во время похода, возвестивших о наступлении половой зрелости, он неистово мечтал о женщине: абстрактная жажда голодающего, застрявшего на необитаемом острове со старыми выпусками кулинарных журналов. Блондинки, брюнетки и рыжие, гибкие девушки с маленькими грудками, малышки с широкими бедрами, негритянки, испанки, азиатки, белые, молодые, старые, среднего возраста и даже, помоги Господи, миленькая девушка на костылях, которую он видел в телемарафоне Джерри Льюиса, — в своих фантазиях Джим Денверс был сторонником равных возможностей.

Но тогда он так и не смог их осуществить: ни в двенадцать лет, когда был толстым, вечно задыхавшимся коротышкой, ни в четырнадцать, когда так и не вырос, а разжирел еще больше, и лицо было усеяно тем, что, по мнению доктора Губермана, было наихудшим проявлением кистозных угрей, которое ему доводилось видеть за свою долгую практику. Дальше все пошло по мерзкому замкнутому кругу: вес стал источником постоянных тревог и несчастий, и Джим непрерывно что-нибудь жевал, чтобы успокоиться. Заглушал тревогу пиццей и пивом, отчего толстел еще больше, что, разумеется, по-прежнему отталкивало женщин. Он потерял девственность только на старшем курсе, с проституткой, которая, оценивающе оглядев клиента и выдув пузырь жвачки, настояла на позиции «сверху».

— Не хочу тебя обидеть, котик, — заявила она, — но думаю, иначе ты просто меня раздавишь.

«В юридической школе все могло быть по-другому», — думал он под успокаивающие аккорды Баха. Он еще немного подрос, и после той постыдной десятиминутной встречи с проституткой занялся бегом трусцой, и каждое утро отрабатывал маршрут Рокки по улицам Филадельфии (хотя был твердо убежден, что даже сам Рокки не смог бы осилить трех кварталов, чтобы не остановиться и не отдышаться).

Постепенно он начал худеть. Кожа очистилась, угри сошли, оставив постепенно блекнувшую паутину импозантных шрамов. Джим посетил стоматолога и привел в порядок зубы. Однако внешние перемены не устранили калечивших душу комплексов: безумной застенчивости и парализующего отсутствия адекватной самооценки. В первые годы работы в «Льюис, Доммел и Феник», стоило Джиму, несмотря на быстрый карьерный рост, услышать женский смех, он неизменно предполагал, что смеются над ним.

Но потом все каким-то образом уладилось. Он вспомнил вечер, когда стал полноправным партнером и вместе с тремя только что получившими повышение коллегами отправился в «Ирландский бар».

— Ночь нянюшек, — произнес один из них с многозначительным кивком.

Джим не понял, о чем он, но вскоре все стало ясно. Бар был набит ирландочками, голубоглазыми шведками, финками с французскими косичками. Над стойкой из меди и красного дерева звучали мелодичные голоса с разнообразными акцентами. От всего этого Джим онемел и оцепенел. Так и сидел в углу, мешая шампанское с крепким портером и светлым пивом, еще долго после ухода коллег домой. Сидел и беспомощно пялился на девушек, хихикавших и жаловавшихся на тяжелую работу. По пути в туалет он наткнулся на рыжеволосую веснушчатую девушку с искрящимися голубыми глазами.

— Осторожнее! — крикнула она и засмеялась, выслушав его неловкие извинения.

Ее звали Мев. Это она сказала, когда провожала его к с юлу.

— Партнер! — проворковала она под одобрительными взглядами подружек.

Джим и сам не понял, как очутился в ее постели. Он провел шесть незабываемых часов, пробуя на вкус ее веснушки и черпая полные пригоршни потрескивающего пламени ее волос.

С той ночи он превратился в самого настоящего… потаскуху. Только в штанах. Другого слова не подберешь. Он не был ни донжуаном, ни Ромео. Ни жеребцом, ни бабником. Джим был потаскухой, потому что воплощал в жизнь фантазии своей жалкой юности, в городе, который вдруг оказался полон сговорчивых молодых девушек, как и он, сторонниц секса без обязательств. Джим словно попал в волшебное царство, где то, кем он был (и сколько зарабатывал), каким-то образом компенсировало и даже перевешивало недостатки внешности. А может, и он похорошел. Или для этих женщин слово «партнер» звучало как призыв снять трусики.