Чужая шкура

Налив вино в бокал, я вдруг спохватился, что теперь пью одно только пиво. Воткнул пробку обратно без всякого сожаления — у Лили не пропадет. Пошел в ванную. Голоса дежурной и наследников по договору ренты постепенно тонут в шуме текущей из крана воды. Ничего, они еще узнают, как настоящие бретонцы умеют мстить грубиянам и жуликам.

Я бросил усы в раковину и поджег, чтобы покончить с ними навсегда, и даже если Карин вдруг бросит меня, я не смог бы вернуться в прошлое, но тут у меня закружилась голова, и я сел на табурет у окна, над которым все еще висят два банных халата. Придя в себя, я признал, что Ришар добился своего: он хотел расправиться с Фредериком, отомстить ему за долгие годы забвения, и я позволил ему это сделать. Однако, когда он уже вот-вот отпразднует победу, меня охватывает тревога — не ошибся ли я. Ведь мы с Ришаром почти не знакомы… Да, он страшен в гневе (вот как минуту назад), необуздан в ревности и неплох в постели, он романтик, гордый неудачник и бунтарь… Но как же Фредерик, заслужил ли он такую участь? Возможно, он тоже не последний человек, а я вот так запросто изъял его из обращения. И Карин уже никогда не познакомится с ним, хотя могла бы полюбить и его тоже, быть может, даже сильнее и крепче — как знать?

И каково придется малышу Констану, если в новой семье он будет так же несчастен, как и в прежней, и «армстронг-сиддли» больше не приедет за ним, когда ему будет плохо, не укроет на заднем сиденье этого маленького принца в изгнании? Кто позаботится о Лили, когда эмфизема и алкоголь возьмут свое, и он уже не сможет жить один? Кто заменит Брюно Питуна, если голос опять его подведет и он решит снова допустить меня к своим «слушателям»? Теперь в исчезновении Фредерика мне чудятся лишь негативные последствия, и все же я жгу усы. Разбиваю очки в черепаховой оправе. И сую одежду Фредерика в мешки для Красного Креста. Навсегда прощаюсь с котом. И с виолончелью.

На видном месте, на столике в прихожей, я оставил ключи от «армстронга» и от дома в Эсклимоне, к каждой связке приложил записку, содержащую необходимые указания и адреса слесарей на случай какой-нибудь неполадки. Я знаю, что Лили будет следить за домами и старой машиной, как может и пока может — по крайней мере, он будет их любить. С минуты на минуту он появится здесь со своими пожитками, и лучше нам с ним не встречаться.

Я бросил последний взгляд в окно на свой новый дом и вышел, катя за собой пустой чемодан на колесиках, в котором уже нет ничего от Фредерика. Надеюсь, в Бретани, когда все желания Ришара Глена исполнятся, он сумеет наконец показать свое истинное лицо.

~~~

Глаза у нее очень светлые, выцветшие, доверчивые. Бело-розовые пряди странным образом сохранили праздничную завивку, хотя вот уже три года она ходит лишь от кресла до кровати в штопанной-перештопанной ночной рубашке. Я вернулся из «Галери Лафайет», что в городке Ванн, с пятью пижамами, тремя платьями и двумя костюмами, потребовал, чтобы ее переодели и перевели в «одноместную палату», за которую, как я прочел в карте, с ее счета снимают деньги. Эти сволочи запихнули ее в палату с двумя умирающими и одной сумасшедшей, привязанной к кровати, хотя моя-то вообщене больна. Просто она молчит, не возражает, вот ее и таскают туда-сюда, по мере новых поступлений.

На второй день я услышал ее голос. Говорит она нормально, осмысленно, разве что повторяется иногда. А потом вдруг провал: забытье, застывшая улыбка, голова трясется. Видно, уходит в себя, где никто не в силах ее потревожить, ни словом, ни жестом. Тут надо подождать нового просвета и главное, ничего не говорить о пропущенных ею часах или минутах, не то от волнения она потеряется и опять погрузится в темноту. Я спросил, узнаёт ли она меня. Она сказала — да. Защитная реакция, как пояснил врач, чтобы я не очень-то радовался. Услышав, что перед ней внук Ришар, Антуанетта издала заинтересованное «A-а!» и спросила, лежит ли еще на камине рождественская открытка от Робера. Лежит, ответил я.

— Очень хорошо, продолжайте в том же духе, — одобрил врач, спешивший закончить обход.

Я поймал его в коридоре, пожаловался, что до сих пор не могу ни от кого добиться, в каком она состоянии. Он пошел методом исключения, загибая один за другим пальцы левой руки:

— Альцгеймера вроде нет, инсульт исключен, нет ни сенильной деменции, ни аневризмы, да и не в сосудах дело… Тут всего понемножку. Все и ничего. Возраст.

— Вы мне можете объяснить, как она здесь оказалась?

— Нет, не я ее оформлял.

— Значит, ее можно отсюда забрать?

Он устало вздохнул, положил руки мне на плечи и прежде, чем я успел высвободиться, сказал очень спокойно: