Чужая страна — черника

— Нет, ты выучила его потому, что у тебя уже было наготове содержание этого слова по — фински. Тебе оставалось только поставить рядом с финским «мягкий» другое слово — «милд». Но если бы у тебя не было понятия о мягком, добром и нежном, что тогда?

— Тогда мне нужно развешать простыни на веревке.

— Ты и тогда могла бы научиться говорить милд, — поспешно заговорил Рахикка, — но это слово ничего бы для тебя не означало, ты повторяла бы его как попугай: милд, милд. милд. Ты могла бы осознать содержание слова только тогда, когда ты бы испытала, увидела, что «нежный», милд, — это то — то и то — то, и выглядит оно так — то и так — то, делает то — то и то — то. И все это нельзя охватить одним взглядом, как стул или стол: это понятие связано с другими. Это же относится и к чувствам. Тебе пришлось бы начать с самого начала, смотреть на чудеса мира глазами ребенка или остаться без слов.

— Ты имеешь в виду Пертти, ты говоришь о нем…

— Да, о нем.

— Что он будто бы остался без слов…

— Ну, он знает названия немногих предметов, но…

— Не стану я тебя слушать.

Улла показалась из — за угла и начала развешивать простыни. Рахикка подошел к ней. Улла исчезла за простыней. Рахикка последовал за ней. Лучи закатного солнца падали на простыню, и Янне на минуту увидел силуэты Рахикки и Уллы. Рахикка был как толстяк в кино, Улла казалась призраком с неестественно большой головой: она собрала волосы наверху, на макушке. Призрак тряс гигантской головой. Толстяк говорил и жестикулировал.

— Когда вы приехали в Швецию, Пертти был еще такой маленький. Он не умел говорить толком по — фински.

— Подвинь ко мне поближе корзину.

— Если б он хоть дома слышал финскую речь.

— Смотри — ка, как полиняла блуза.

— У бессловесного чахнет душа.

— Ах, ты волочишь простыню по земле!

Янне слышал лишь отдельные слова и обрывки фраз, а потом и их перестал слышать: Улла и Рахикка ушли дальше с корзиной. И Рахикка все говорил и говорил. Наконец они вернулись обратно к пню. Улла посетовала на свою промокшую холодную одежду и пошла через двор домой.

— Подумай все — таки над этим! — крикнул Рахикка ей вслед.

Прежде чем дверь Лемпиненов закрылась, Янне был уже у ореховых кустов. Оттуда он выбежал на дорогу и, насвистывая, поднялся во двор. Когда он подошел к Рахикке, тот сидел, свесив голову на грудь и почти закрыв глаза.

— Вот, я принес спички! — выкрикнул Янне.

— А, принес… Хорошо.

— Но они тебе, наверное, не нужны.

— Почему?

— Твоя трубка уже зажжена.

Рахикка с минуту непонимающе глядел на дым из трубки, затем по его лицу расползлась беспомощная, чуть виноватая улыбка.

Поздним вечером, когда весь двор затих в ожидании ночи, Янне услышал за стеной голос Уллы. Она спрашивала у Пертти слова.

— Милд, — сказала она. — Что означает «милд»? И что «мягкий»?

Пертти не отвечал.

19. ПОЧЕМУ МОЛЧИТ ТРУБА…

— Так, значит, приходится уезжать…

Улла говорила медленно, временами совсем умолкая. В такие мгновения Янне думал, что она сказала все, что хотела сказать, но она тут же продолжала:

— Вот уж во что бы не поверила, если б даже…

И снова Улла умолкла и, наклонившись, стала разрывать старую газету на длинные полосы; она засовывала их в промежутки между посудой, вложенной в картонный ящик.

— Кто — нибудь мне сказал…

Рахикка залез в кухне на стул и отцеплял лампу с абажуром.

— Вот так — то, — донесся из — под потолка его голос, — завтра ты уже увидишь новые места, ты бывала когда — нибудь в Лахти?

Улла распрямилась.

— Сдается, проезжала когда — то мимо в поезде. Это не там ли мачты и…

— …большой трамплин, — подсказал Янне.

— А еще там много мебельных фабрик, — сказал Рахикка. — Из тебя там может выйти столяр.

— Ну, если в Лахти упаковщицу называют столяром, тогда конечно, — засмеялась Улла.

Рахикка расслабил винты декоративного колпака в виде сахарной головы и высвободил лампу. Потом он свесил лампу на проводе и сказал:

— Прими от меня, Пертти.

Пертти держал абажур, пока Янне вывинчивал лампу. Затем он протянул ее Улле. Она обернула лампу листом газеты и положила в один ящик с посудой.

— Если б только вспомнить в Лахти, где что лежит, — вздохнула Улла. — Терпеть не могу переезды.

— Напиши на ящике, — сказал Янне.

— А если и вправду написать?

Улла пошла искать в сумке карандаш. Сперва ей попалась какая — то газета, она перелистала ее.

— Ты кто? — Улла взглянула на Рахикку.

Рахикка немного смутился.

— Пожалуй, ты бы уже должна знать.

— Я имею в виду знак гороскопа. У меня бык.

— Тогда я, наверно, буйвол…

— Ты балда, Вилхо… — со смехом сказала Улла. — Но послушай — ка, что мне пророчат: «Отправитесь в далекое путешествие, которое разрешит некую вашу загадку. У цели повстречаете брюнета, который станет вашим близким другом».

— Разве я не говорил…