Чужая вина

— Я не могу оставить вас прямо сейчас, Женевьева.

— Неужели вы не понимаете, что немедленный отъезд дает вам наилучший шанс на спасение? — сердито воскликнула она.

— Ценой разрушения всего, что мы так искусно создали. Ведь что получается, миссис Максуэлл Блейк? Если бы я сейчас уехал, власти сразу бы заинтересовались, что за неотложные дела заставили вашего супруга исчезнуть на ночь глядя, как вора. Вам бы пришлось давать объяснения, и ваше положение стало бы крайне рискованным. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы прийти к выводу, что исчезнувший Максуэлл Блейк и неуловимый маркиз Рэдмонд — одно и то же лицо. Вас арестуют и вынудят признаться, что вы укрывали и защищали меня последние несколько недель.

— Как бы они ни поступили со мной, это не идет ни в какое сравнение с тем, что сделают с вами, Хейдон. Вас повесят за преступление, которого вы не совершали!

В ее карих глазах сверкала ярость, смешанная с мучительным страхом. Женевьева стояла перед Хейдоном, решительно вскинув подбородок. Пальцы ее мяли и теребили шелковую юбку вечернего платья. Женевьева выглядела так, как будто была готова вступить в бой с любым, кто вломится в комнату, чтобы увести его. Хейдон понимал, что Женевьева все еще пытается защитить его, как делала это с их первой встречи, словно он был одним из беспризорных детей, которых можно спасти добротой и заботой.

Хейдон погладил ее по щеке, напоминая себе, что ему не следует позволять себе большего.

— Я не могу этого допустить, Женевьева, — сказал он. — Вы не должны губить свою жизнь и жизнь ваших детей из-за такого ничтожества, как я.

— Вы не ничтожество…

— Ведь вы ничего обо мне не знаете, — настаивал Хейдон, приложив палец к ее губам. — Иначе вы бы пожалели обо всем, что для меня сделали. На моей душе тяжкий грех, Женевьева. И ничто не может избавить меня от него. — Поколебавшись, он добавил: — Я не заслуживаю, чтобы вы спасали меня от тюрьмы.

Женевьева была не в силах шевельнуться, хотя Хейдон удерживал ее всего лишь мягким прикосновением к щеке и безысходным выражением во взгляде голубых глаз.

— Вы говорили мне, что убили этого человека из самозащиты, — вымолвила она, пытаясь понять.

Он покачал головой.

— Я говорю не о тех подонках, которые на меня напали. Да, мне пришлось убить одного из них, и я нисколько в этом не раскаиваюсь. Но я погубил другую, драгоценную и невинную жизнь.

Лицо Хейдона исказилось. Женевьеве было больно смотреть на него — она ощущала его страдания как свои собственные. Что бы он ни совершил, это терзало его до глубины души. Челюсти Хейдона были плотно сжаты, как будто он боялся, что заплачет, если заговорит. Чувство вины за содеянное так сильно угнетало его, что Женевьева не сомневалась — речь идет о каком-то чудовищном несчастном случае.

— Ничто не вечно, Хейдон, — прошептала она, обнимая его могучие плечи. — Все еще переменится. Все будет хорошо.

Хейдон не знал, чему больше удивляться — прощению, которое заранее даровала ему Женевьева, ничего не зная о его грехе, или тому, как быстро его тело реагирует на любое ее прикосновение. Шелковистая щека девушки прижималась к шее Хейдона, наполняя его обоняние цветочным ароматом. Казалось, она хочет впитать в себя страдания Хейдона, разделить их с ним и заставить его ощутить ее бесконечную способность сочувствовать и утешать. Хейдон понимал, что не заслуживает такой женщины. Он не мог припомнить ни одного поступка в своей бесполезной и никчемной жизни, который стоил бы хоть капли ее нежности. И тем не менее она была нужна ему целиком и полностью. Хейдон хотел, чтобы ничего не могло их разделить, чтобы их тела и души навсегда слились воедино.

Со стоном Хейдон припал к ее губам, понимая, что уже не сможет остановиться, но сейчас его это не заботило. Он доставит Женевьеву в Инверэри целой и невредимой. Он покинет ее, не зная, вернется ли когда-нибудь, но потом. Сейчас, в этом гостиничном номере, освещенном масляными лампами, абрикосовые блики которых играли на ее коже, она принадлежала только ему.

Подняв Женевьеву на руки, Хейдон отнес ее к кровати, опустил на перину и сорвал с себя жакет, галстук и рубашку. В глазах Женевьевы светилось желание. Однажды она уже отдалась ему, и ее девственная стыдливость сменилась бурей внезапно нахлынувших и неведомых ранее чувств. Скоро он покинет ее, и она снова останется одна. Прежде Женевьева не понимала всей глубины своего одиночества. Ее время принадлежало детям, Оливеру, Дорин и Юнис и бесконечным заботам о пище, уроках, счетах и домашнем хозяйстве. Но Хейдон проник сквозь броню с трудом завоеванной ею независимости. Он открыл ее сердце, наполнив его сладостной мукой.

Элис понадобился целый час, чтобы как следует облачить Женевьеву в новое платье, но опытные руки Хейдона справились с противоположной процедурой очень быстро. Нижние юбки по очереди летели на пол, где уже лежали прочие мудреные вещицы, составлявшие изысканный наряд Женевьевы.