Чужая война

А идти им предстояло долго. Если Аджухам не ошибся, то дорога должна была провести их мимо подножья Малого Исфахана вдоль Каньона Поющих Душ к Восточному Такыру, за которым начиналось Холустайское плато. Там они должны были выйти к истоку Мианэ и спуститься по реке до Балидета.

Несмотря на спешку, перед отъездом из Самрии Аджухам развил бурную деятельность, успев даже навестить капитана Гайса. Регарди был сильно разочарован, когда узнал, что Сейфуллах не отменил, а перенес время их поездки на острова на три месяца. В такой срок Аджухам оценил их путешествие к южным границам Сикелии, за который они должны были успеть повидать Балидет и собрать доказательства того, что Маргаджан не бесплотный признак, а его армия не пустынный мираж.

Когда они забирали вещи из гостиницы, Регарди порадовало, что у покоев Терезы Аджухам даже не задержался. И так было понятно, что путешествие в Карах-Антар не состоится. Об авантюре с Джаль-Баракатом Сейфуллах тоже не вспоминал. Это были приятные моменты. Из неприятных же было то, что ему так и не удалось найти верблюда Камо, которого Сейфуллах продал перед конкурсом. Выходить в пустыню на другом животном не хотелось, но пришлось довольствоваться тем, что подарил наместник. Арлингу досталась немолодая белая верблюдица, которая будто знала, что он предпочитал другого верблюда, и вела себя самым несносным образом.

Небольшим штрихом, который уже не влиял на общую картину их ухода из Самрии, стало желание Сейфуллаха забрать выигранный приз с собой, хотя сначала они собирались спрятать его в Южном Храме Омара. По мнению Регарди, только глупец мог возить в кармане награду за уродство, но так как хранить почетный груз досталось ему, то и вопросов, кто из них дурак, не возникло.

Первые семь дней пути прошли без приключений. Ни керхи, ни бури им не мешали. На вторую неделю они достигли предгорий Малого Исфахана. Песни сопровождавшего их ветра изменились, став более резкими и высокими. Воздух оставался таким же нагретым, но в нем появились едва заметные нотки свежести. И хотя тропа снова заворачивала, оставляя Исфахан в стороне, близость гор наполняла пространство ажурной чистотой и дерзким вызовом поднебесной высоты.

Такыр глухо гремел под ногами, не оставляя надежды на близость жизни. Высохшую под солнцем глиняную корку покрывали причудливые трещины, которые напоминали Арлингу морозные узоры на оконных стеклах Мастаршильда. Как удивительна память. Когда тело страдало от невыносимой духоты, мысли по-прежнему устремлялись туда, где клубы ледяного пара просачивались сквозь плотно закрытые двери прошлого, оседая сверкающим инеем в его сердце.

Редкие путники давно перестали попадаться, впрочем, как и колодцы. Керхи встречались нечасто, однако каждый раз отряду удавалось обойти их стороной или спрятаться. Верблюды тащили еще полные бурдюки, но они были их единственными источниками воды на многие арки вокруг, поэтому приходилось беречь каждую каплю.

Наконец, сухая глина сменилась разбитым, потрескавшимся от времени камнем. Они дошли до старой караванной дороги, заброшенной после того как столетие назад к Балидету был проложен новый путь – через Холустай. Караванщики не любили старый тракт по многим причинам, но больше всего из-за того, что он проходил через Восточный Такыр, самую засушливую пустыню Сикелии после Карах-Антара. Выбирая Холустайский Тракт, купцы предпочитали встретиться с керхами, от которых можно было хоть как-то откупиться, чем оказаться с пустыми бурдюками на раскаленной глиняной сковородке такыра. И хотя через неделю тропа должна была вывести их к истокам Мианэ, о реке Арлинг старался не думать. От воспоминаний о ее бурных порогах можно было сойти с ума.

Словно прочитав его мысли, ветер сыпанул ему в лицо горсть пыли, но халруджи успел наклониться. Вихрь пыли пронесся дальше, окутав облаком Сейфуллаха и врезавшись в Издегерда, который безуспешно попытался развернуть своего верблюда от ветра, но не успел. Капитан хлебнул песка, противно заскрипев им на зубах.

– Ах ты, пес ревучий! – невнятно выругался он, сплевывая на пышущий жаром такыр тягучую слюну. Плевок с шипением упал в сухую землю.

Тем временем, верблюд Джавада, который шел впереди, вдруг остановился.

– Глядите, – раздался голос Рома. – Здесь плита. Прямо на дороге лежит. На ней что-то написано, кажется, на керхар-нараге.

– «Мы, живущие в пустыне, сильны, горды и свободны», – прочитал подъехавший Издегерд. – Метка керхов. Эти сукины дети где-то рядом. Нужно поднажать, до Каньона недалеко осталось. А то мы здесь как прыщи на носу, со всех сторон видать.

– Это старая надпись, – вмешался Аджухам. – Кочевники свои памятники любят, кровью животных поливают, камни красивые оставляют, еду всякую. А этот чист, ни царапинки. Не было здесь керхов. Они все там, на Холустайском Тракте пасутся.

– Поехали, – махнул рукой Евгениус, остановив готовый разгореться спор, и отряд снова тронулся.

– Помоги нам, Господи, благослови твоей милостью, – прошептал Гренко, второй наемник из Фардоса.