Чужая война

Встретились они не сказать, чтобы случайно — Дракон из Драконов давно присматривался к непонятному, но совершенно определенно разумному существу, появившемуся на Материке. Наблюдал. Забавлялся. Сочувствовал. Ему скучно было. Как раз тогда было скучно, потому что исчезли Древние, а те, кто пришел им на смену, еще не осознали себя народом. И некого было пугать. И некого было охранять. И незачем было поддерживать порядок.

— Промежуток эпох. — И зрачки в глазах становятся вертикальными, разом утрачивая всякий намек на человечность. — Это скучно, ты не находишь?

— Да уж. — Эльрик поежился, припоминая все, что довелось повидать ему за время «промежутка».

— Ты слаб и изнежен. — Дракон ухмыльнулся. — И многого боишься. Но ты все-таки старше этих… младенцев. Ты знаешь то, чего знать не можешь. И ты все еще жив. Это интересно. Я буду приходить к тебе. Иногда. И говорить… в смысле разговаривать… да, беседовать! Беседовать с драконами очень полезно для общего развития, запомни это, смертный. И очень опасно. Очень.

— Я бессмертный.

Это был первый и единственный раз, когда принц упомянул о своем бессмертии в разговоре с Драконом из Драконов. Первый, потому, что разговор, собственно, был первым. А единственный… Эльрик не очень любил, когда над ним смеются.

— Бессмертный! — Дракон восхищенно покачал головой, разглядывая шефанго, как неожиданно заговорившую лягушку. — Ты?! Малыш, да ты ведь даже не знаешь, что такое бессмертие. Можно называть себя бессмертным, пока ты жив. Но разве не любое существо в нашем мире имеет на это право? Ты не умрешь от старости? Поздравляю! Я видел очень много этих, новых… Людей, так они называются… словом, большая их часть тоже, увы, умирают не от старости. Так в чем же разница?

— А ты?

— А я бессмертен, малыш. Я Дракон из Драконов, и я бессмертен, как любой из нас.

— Почему Дракон из Драконов?

— А почему ты — принц? По праву рождения.

— Ты — император?

— А ты — пень, лишенный воображения. Вслушайся в разницу слов, смертный: император и Дракон из Драконов. Улавливаешь суть?

— Ну-у… может быть.

— Этого достаточно. Пока достаточно.

Аквитон. Монастырь Фелисьена — Освободителя

Магистр сидел, глядя прямо перед собой, в стену. Обед уже унесли. Сейчас доложат о неизбежном.

Нужно было заниматься делами. Нужно было готовить подходы к императору Готскому. Нужно было отправлять брата Квинта к султану — зажился что-то султан. Нужно было выбрать кандидатуру наблюдателя около Ахмази. Нужно было…

Магистр сидел, глядя прямо перед собой…

В дверь осторожно постучали.

Отец Лукас шевельнулся:

— Да.

В комнату вошел брат Давид:

— Отец Лукас, яд не действует.

Отец Лукас вопросительно посмотрел на «главного отравителя» ордена.

— Мы заложили в его обед пятикратную смертельную дозу. Он сжевал все и даже не поморщился.

— Вы в курсе, что у эльфов повышенная живучесть?

— Обижаете, отец Лукас. Доза была рассчитана как раз на эльфа. Это средство многократно проверено. В том числе и на нелюдях. Ошибки быть не может.

— Но он до сих пор жив? — мягко улыбнулся Магистр. Брата Давида передернуло от этой мягкости Черного Беркута:

— Да.

— И как вы это объясняете? — Улыбка отца Лукаса стала еще мягче.

— Отец Лукас, позвольте задать вам один вопрос? Магистр кивнул.

— Дело этого эльфа бесспорно и не позволяет никаких других трактовок?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Если дело не бесспорно, то я могу сделать только один вывод — это божий знак. И он свидетельствует о его невиновности.

— Идите, брат Давид. Я сам займусь этим делом. — Улыбка так и непокинула лицо отца Лукаса.

Элидор

Вскоре после обеда я заснул. И проснулся только на следующее утро.

Точнее, я проснулся не сам: меня разбудил Шарль, когда приперся ко мне и решил не будить меня, а тихо посидеть, покурить трубочку.

От запаха табака я и проснулся. И сразу вспомнил, как долго не курил. Я застонал. Шарль кинул трубку на стол и бросился ко мне:

— Что с тобой, Элидор?

— Трубку.

— Дым мешает? — Мать твою так! — рявкнул я. — Трубку дай, — Так бы сразу и сказал.

Шарль порылся в моих вещах. Достал с самого дна рюкзака все курительные принадлежности, набил мою трубку, раскурил и протянул мне.

Все прелести небес померкли в сравнении с первой затяжкой. Кто никогда не курил, тот не поймет.

Через пару минут я уже был вполне дееспособен:

— Рассказывай.

— О чем?

— Не валяй дурака, Шарль. Меня приговорили. Но я до сих пор жив. И тебя пустили ко мне.

— К чему приговорили? Я ничего не слышал. Ты точно в порядке?

Ничего не понимаю. Отца Джероно убрали, как только смогли добраться до него. Да и в других подобных случаях приговоренного казнили при первой же возможности. В соответствии с традициями я должен был помереть сразу после вчерашнего обеда. («А что вы хотите, после всего того, что он перенес, — сердце не выдержало».) Или ночью. Гаротту на шею — и подождать десяток минут.

Но я жив. Ничего не понимаю.

Если отбросить вчерашний бред насчет мести… Но другого объяснения нет. Я должен отомстить. И не могу умереть, пока живет Князь. Не имею права.