Чужая земля

Анастасия Леонидовна пожала плечами:

– Кирилл считает, что некоторые враждебные Советской России силы могут в своих корыстных целях воспользоваться приездом во Францию старого члена РСДРП и супруги видного чина ОГПУ.

– Полная чушь! – возмущенно фыркнула Полина. – Кому понадобится использовать «в корыстных целях» тихую больную женщину? Ты – не член ЦК или Совнаркома. Вспомни, Маяковский и Есенин разгуливали по всему миру и никто им не препятствовал и не «использовал». Не забывай, твой визит будет частным! Какое отношение имеет к нему партийность? Или род занятий мужа?

– Как знать, – вздохнула Анастасия Леонидовна.

– Нужно нам вместе поехать, – решительно заявила Полина. – И Андрея с собой возьмем. Для «политической благонадежности» и охраны от «корыстных поползновений капиталистов», – она звонко рассмеялась.

– Будь любезна, прекрати, – нахмурилась мать.

– Умолкаю. И все же, отпиши тетушке, что весной мы обязательно к ней нагрянем. И добавь от меня привет. А согласие папули на поездку я беру на себя.

* * *

«12 сентября 1924 г.

Поразительная и странная вещь любовь. Сколько о ней написано, сказано… И всегда она разная – вроде и узнаваемая, но какая-то иная… Может, просто чужая?

И снова я думаю о маме. Мне кажется, мы с ней очень похожи, но как же различны наши чувства, отношение к любви, к человеку, которого любишь. Здесь мне, наверное, никогда не понять ее. Как можно любить в человеке что-то отдельное, разделить свою любовь, разграничить? Вот "это», милый, я люблю в тебе, а "это» – ненавижу? Странно и даже страшно!

А может, это любовь ради памяти, в угоду давно минувшему? Чистый, теплый свет в сумерках нынешних суровых будней. "Мы были, мы любили, и я сохраню это чувство, даже если оно уже мертво». Цепляться за тонюсенькую соломинку прошлого в надежде по крупинкам, по частичкам мелких осколков когда-то прекрасной души попытаться восстановить насквозь прогнившее естество? Как, должно быть, это невыносимо и больно, но, видимо, еще труднее от иллюзий отказаться. Бедная моя мама! Ее будущее представляется мне мрачным и вовсе нерадостным. Погаснут последние искорки, растворятся крупинки и осколочки, и будет жить, клокоча, словно кипящий смоляной котел, темная непобедимая бездна… Еще немного, и от любви не останется даже ее призрака.

Нет, моя любовь не такая. Она цельная, гармоничная. Я никогда не смогу любить Андрея "по кусочкам», будто делая ему одолжение, будто сомневаясь в нем. Любить в нем каждую черточку, каждый взгляд, даже его прошлое (пусть во многом так несовместимое с моими представлениями, но не постыдное!), его ошибки – вот в чем счастье и сила моей любви.

И снова я думаю об отце… И не только о своем, – эта проблема наверняка вечная. Особенно сейчас, на трудном временном изломе. Отцы…

О таких ли мы мечтали? Такими ли рисовали их в своем воображении? Ведь они могут быть сирыми, отсталыми, тугодумными, смешными, но только не лживыми и закостенелыми в грехах! Осознанно лживыми и закостенелыми в грехах на веки вечные. Как самый древний злодей-колдун из гоголевской "Страшной мести». Они давят нас своими грехами и заставляют и нас самих быть грешными, лукаво уверяя, что их грехи – добродетель. А мы в глубине души хоть и не верим, все-таки понимаем, что уже не отмоемся и потому покорно следуем за ними, не выделяясь из толпы и не переча. Так мы и приспосабливаемся к вранью, грязи и зловонию, чтобы завтра столь же восторженно уверять друг друга в несуществующих добродетелях и благополучии.

Я и сама так жила, нет – медленно тонула, барахталась в трясине безысходности, покуда не появился Андрей. Вместе с ним и с нашей любовью мы можем вырваться из этого порочного круга. Я не боюсь загадывать, я просто знаю – все будет хорошо».

Глава IX

На пятый день пребывания в детдоме Андрея назначили ночным дежурным. После отбоя он устроился за столом в вестибюле жилого отделения, сделал положенную запись в «Книге режима» и занялся чтением свежих газет.

Вдруг где-то в конце коридора скрипнула дверь. Осторожно ступая босыми ногами по полу, к столу дежурного приблизилась Катенька.

– Ты почему голышом разгуливаешь? – оглядев худенькую фигурку в широченной ночной сорочке, строго спросил Рябинин.

Катенька приложила палец к губам и прошептала:

– Ваня Казаков просил передать, что Балтику из шестой группы «А» посадили в карцер.

– Какую такую «Балтику»? – не понял Андрей.

– Ну Вовку Никитина, которого у нас Балтикой кличут! Перед самым отбоем и утащили.

Рябинин отложил в сторону газету:

– За что же его?

– А кто знает? – Катенька испуганно втянула голову в плечи.

– Где находится карцер?

– В правом крыле дома, в подвале, рядом со сторожкой Капитоныча. Этот злющий хрыч и охраняет карцер, – пояснила девочка.

– Ступай спать, – решительно поднимаясь со стула, приказал Андрей. – Думаю, завтра ваши беды закончатся.

Он прошел в конец коридора и черным ходом спустился в подвал.

Голова едва не касалась низкого потолка. Из полуоткрытой двери слева падала узкая полоска света. Андрей коротко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.