Чужая земля

– Давай-ка раздевайся, – предложил Старицкий. – Отобедаешь, про наводнение послушаешь. Время, надеюсь, терпит?

– Да, я отпросился со службы, – кивнул Рябинин, стаскивая шинель. – Ты лучше рассказывай, обед подождет.

– Ну, как будет угодно, – развел руками Георгий. – Строптивый характер Невы петербуржцам хорошо известен, и поэтому к наводнениям нам, сам знаешь, не привыкать. Однако такого, что произошло двадцать третьего сентября, не припомнят даже старожилы…

Еще с ночи подул сильный ветер, и вода начала прибывать. Несмотря на это, утром никто не проявлял особенного беспокойства – зеваки толпились на набережной и с интересом глазели на бурную реку. К обеду вода стала заливать тротуар. Приказчики бросились запирать лавки и магазины, засуетились обитатели первых этажей и подвалов. Моя мачеха, поглядывая из окна на улицу, причитала, беспокоясь об Елене Михайловне: «Мы-то дома сидим, да еще вон как высоко, а она, голубушка, с утра на работу в свой архив пошла! Как возвращаться-то будет по такой воде? Ты бы съездил, Гоша, забрал ее…»

Я надел высокие сапоги, кожаные галифе и отправился искать извозчика. Это оказалось делом непростым – любой экипаж шел нарасхват. Наконец мне удалось за тридцать рублей подрядить одного лихого мужичка. Когда мы доехали до архива Красного флота, вода уже доходила до середины колеса. Там и сям сновали лодки, нагруженные людьми и поклажей. Несколько продрогших от холода женщин отчаянно бились в запертые двери хлебной лавки. Тут же, стоя по колено в ледяной воде, вели торг посиневшие лоточники. «Бери, налетай! – стуча зубами, кричали они. – Завтра хлеба не будет! Ничего не будет!»

Мой извозчик злобно кивнул в их сторону и пояснил: «Сбывают, шкурники, булку по цене десяти. То ли еще будет! К вечеру и извоз в десятки раз подскочит… Придется поднатужиться… Коли не потонем, конечно». Я велел лихачу подать пролетку как можно ближе к подъезду и побежал искать Елену Михайловну. Она, как и все служащие архива, переносила кипы документов с нижних этажей на верхние. «Как чудесно, Гоша, что ты заехал! – обрадовалась Елена Михайловна. – А мы уж собрались здесь заночевать». Она понизила голос и прошептала: «Один наш сотрудник давно ведет наблюдение за наводнениями, так он считает, что вода непременно поднимется выше полутора саженей. Это же катастрофа! Как Ирина Ивановна? В безопасности?» – «Мы живем в третьем этаже, – успокоил я Елену Михайловну. – Высоко, не достанет. А вам лучше поехать домой. Идемте, со мной экипаж».

Выйдя на улицу, мы обнаружили в пролетке молодых мужчину и женщину. «Им по пути. Подвезем?» – шмыгнул носом извозчик. Мужчина принялся горячо уговаривать меня и предлагать деньги, его спутница смотрела умоляюще. Я согласился, и мы тронулись. Вода прибывала буквально на глазах. Дрожа на свирепом пронизывающем ветру, наша лошадь упрямо тащила пролетку. Навстречу несло вырванные с корнем деревья и обломки домашнего скарба. На тумбах фонарей, взывая о помощи, висели люди. «Правь по центру, не то попрыгают в экипаж, – так и останемся тут помирать», – предупредил я извозчика. После долгих мытарств, вымокнув до нитки, добрались-таки до места. Вода залила лестничную клетку первого этажа, пролетом выше громоздились жильцы затопленных квартир с детьми и самыми необходимыми вещами на руках. Всюду стояли гвалт и суматоха. Не обращая внимания на промокшую одежду, Елена Михайловна принялась устраивать соседских детей на постой в своей комнате. «И ты, Жора, располагайся, – сказала она мне. – Куда же ты пойдешь? Придется вместе переждать непогоду…»

К вечеру вода полностью залила первый этаж. Старичок Виноградов из седьмой квартиры с угрюмой торжественностью оповестил, что вода перевалила отметину 1824 года – самого страшного наводнения в истории Петербурга. Никто и не думал укладываться отдыхать. Сбившиеся в комнатах люди тревожно прислушивались к вою ветра и мерному гулу Невы. После полуночи ветер стих, и вода начала убывать. На рассвете я выглянул в окно и обнаружил, что река вернулась в русло. Простившись с Еленой Михайловной, поспешил домой.

На сплошь покрытых грязью мостовых остались поваленные деревья, брошенные, исковерканные натиском бури автомобили, трупы лошадей и тела утопленников. После воя ветра и грохота волн утренняя тишина оглушала. Вдруг неподалеку раздался дружный цокот копыт. (Как позже выяснилось, для наведения порядка власти ввели в город кавалерийскую дивизию.) Не успел я повернуть на Невский, как прямо на меня выкатился парень с узлом в руках. Он пронесся мимо и готов был скрыться в предрассветных сумерках, как на него налетели четверо верховых. Парень испуганно вскрикнул, бросил свою ношу и кинулся в сторону. «Задержать мародера!» – грозно распорядился один из кавалеристов, и два его подчиненных пришпорили коней.