Чужая Земля

Им это, кстати, чертовски идет. Очень красивая раса, некоторые ее официальные представители даже чересчур; трудно с ними работать, ты просто не замечаешь, где кончается деловое отношение и начинается личное.

Отчасти утешает то, что аборигенам тоже непросто держать с нами дистанцию. Русские, на взгляд местных, далеки от эстетического совершенства, зато неотразимо обаятельны – так и хочется потрогать руками. В чем загадка, мы не понимали, пока не увидели зверей, играющих тут роль домашних кошек. Оказалось, эти твари мурлычут в той же тональности, что мы говорим, да еще и ухмыляются совсем по-нашему, словно пародируя сдержанную улыбку среднего россиянина, который так и не научился скалиться во всю пасть.

Нас здесь полюбили буквально с первого взгляда, а когда узнали получше, начали и руками трогать, нельзя было спокойно по городу пройти. Непривычно, но чертовски приятно.

У великого вождя одно время даже была теория, что русских к нему нарочно таких симпатичных подослали.

Кстати, о великом вожде. Мне же вечером во дворец идти. Во дворце все хорошо с вентиляцией, но вокруг – качественно прогретый город. И я – посол без верительных грамот – в костюме без кондиционера… Мокрый, хоть выжимай. Душераздирающее зрелище.

А там мало того что ехидный Тунгус, так еще и милая Галя.

Тунгус будет ржать надо мной, а Галя – переживать за меня. И то и другое очень трогательно, но никуда не годится.

Видимо, придется мундир надеть. Мне в мундире неуютно, я кажусь себе нелепым и еще более неуклюжим, чем всегда, зато в нем климат-контроль…

Впереди невнятно ссорились. Потом вдруг повысил голос начальник штаба.

– Доведено было всем! – громко, чтобы слышали в задних рядах, сказал Мальцев. – А кто проигнорировал – скоро будет видно! А когда увидим – накажем!

– Да куда еще-то – и так сам себя накажет, идиот, – проворчали за моей спиной.

– Это кто здесь такой умный? – не оглядываясь, елейным тоном поинтересовался Мальцев.

Ответом ему было гробовое молчание. Слышно было, как хрустит, остывая, челнок и негромко урчат, приближаясь, бэтээры.

– Отсутствие наказания влечет за собой рецидив! – отчеканил Мальцев. – А своевременно наложенное взыскание – оно не только исключит повторное нарушение, но и послужит общему вразумлению безответственного субъекта! Ибо сказано: «Глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит ее от него!»

– Ух, шайта-ан… – восхищенно протянул кто-то, чуть ли не сам полковник.

– Вот батюшка подтвердит! – не унимался Мальцев. – Верно я рассуждаю, батюшка?

– Воистину! – не своим голосом доложил отец Варфоломей поверх моего плеча – я едва не оглох на левое ухо.

– Это они о чем вообще? – заволновались сзади.

– Да про крем для загара. Или от загара, кто его разберет. Лично я намазался. А ты?

– Естественно!

Я с трудом сдержал ухмылку. Начальник штаба совсем не любит наказывать подчиненных. Поэтому он их запугивает. Получается, надо сказать, неплохо. Мало желающих испробовать на себе «исправительную розгу». Военные стремятся попасть на «Зэ-два» ради щедрых «внеземельных» и двойной выслуги лет. Будешь плохо себя вести – накроется твоя следующая вахта, и все дела.

– Внимание! – скомандовал Газин.

Машины подъехали, из кондиционированного брюха головного бэтээра выбрался подполковник Брилёв, свежий и прохладный даже с виду, в камуфляже, но все-таки при фуражке. Унгелен спрыгнул с брони и встал, улыбаясь, рядом. Мама дорогая, да он за эти полгода, что мы не виделись, успел вымахать почти вровень с подполковником.

– Равняйсь! Смирно!

Газин выпятил орденоносную грудь, Брилёв отчеканил положенные три шага, вскинул руку к виску, рявкнул «Товарищ полковник!» и забубнил, что у них там положено. Унгелен издали кивнул мне и теперь переглядывался с кем-то во втором ряду. Зачем он здесь? Или что-то случилось, или надо передать личное сообщение от великого вождя. Ничего страшного, иначе я бы еще на орбите все знал. Мне сообщил бы диппредставитель Костя Калугин, которого я меняю. Если он не звонит и сидит на базе спокойно – пустяки.

– Вольно!

Брилёв начал пожимать руки управлению. Еще несколько минут – и поедем… Унгелен стоит на месте, не лезет в наш протокол, старается выглядеть серьезно, хотя его так и распирает от веселья. Он искренне рад нас видеть. У него хватает приятелей в отряде Брилёва, но наша вахта – любимая. Мы ведь – «первая высадка», то есть первыми после миссии разведчиков прибыли на «Зэ-два» надолго и всерьез. Налаживали отношения с аборигенами, учили их, учились у них, подружились и далеко не сразу поняли, как много сделали для этого «Гена» и «Галя», Унгелен и Унгали, мальчишка и девчонка, чей важнейший вклад в контакт мы сдуру проглядели – ну дети же.

А теперь парню семнадцать лет, он не должен был так рано стать младшим вождем, мог еще погулять года три-четыре. Сестренке его шестнадцать, и тоже не стремилась лезть обеими руками в государственное управление, но отец попросил обоих по-хорошему. А отец таков, что, если просит, не откажешь.