Чужая жизнь

Второй пограничник, такой же, как и Сашка Малахов сержант, был совсем плох. Пулей ему разворотило весь плечевой сустав, а перевязать и обработать рану вовремя, видимо, было некому. У него уже начиналась гангрена – запах из раны был характерный. Все сопутствующие признаки тоже присутствовали: сильнейший жар, постоянная потеря сознания и горячечный бред. Помочь ему не смог бы уже и Господь Бог.

Степана с группой я отправил ещё на рассвете, а мы недалеко от избушки готовили позицию для пулемётчиков. Я решил поставить здесь два пулемёта и тщательно замаскировать их. Таскать с места на место пятнадцатикилограммовую железку под огнём редко промахивающихся егерей та ещё затея.

Ещё один пулемёт с боеприпасами братья увезли на остров, на котором мы решили расположить раненых. Остальные я решил пока оставить в безмоторном баркасе. Вместе с приличным запасом патронов, продуктами, лишним оружием, сетями, мешками с солью и сушёной рыбой, мукой и далее по списку. Эти рыболовные баркасы длиной метров десять, на двенадцать весел и на несколько тонн. Так что напихали в него всего и много. Моторный баркас был как бы не поболее, но и людей он тащил больше.

Впрочем, большинство людей баркасы уже привезли до конечной точки маршрута. Правда, об этом пока никто кроме меня не знал. Как только братья отвезли на остров раненых и Настю, я отозвал их, Шатуна и его жену в сторону и рассказал им о своей задумке.

– В общем так, Шатун. Вы все, твоя дочь и Степан со всеми пограничниками, детьми и женщинами как можно быстрее уходите к скиту. Все остальные остаются здесь. И это не обсуждается. Заберёте все запасы и всё оружие с боеприпасами. Нам столько не понадобится. На вас – спасение детей. Другой задачи у вас нет. Считайте, что этот крест я на вас переложил. Как на более сильных и опытных людей. А мы пойдём по берегу и потащим егерей за собой.

Ты говорил, что дальше вдоль берега озера есть ещё одна река. Небольшая, правда, но быстрая. Вот на противоположном берегу той речки оставишь ещё один пулемёт, автомат и пару винтовок. Ну и боеприпасов немного. Позицию приготовишь и замаскируешь её так, чтобы в десятке шагов этой позиции видно не было. А ещё ты выпустишь там на берег пару мальчишек, чтобы они свои следы на песке оставили, но приставай так, чтобы следов баркаса не оставить, а потом уходи и даже не оглядывайся.

– Ты лишнего не говори, сержант. Мы все останемся. Как мы стреляем, ты видел. Не переберутся на этот берег немцы, – не дав сказать Шатуну ни слова, возразил мне старший брат.

– Хорошо стреляете, никто не спорит, но егеря стреляют не хуже, а ещё у них есть миномёты. Одна мина в баркас попадёт, и действительно все здесь останутся. И кому нужен такой идиотский подвиг? Ты детей потом на горбу потащишь?

Повоевать захотелось? Так что мешает? Придёте на место, обустроитесь, спрячете гражданских – и воюйте, сколько душеньке угодно. Организуете партизанский отряд, народ из местных наберёте, уверен, и пленных сколько-то отобьёте, будете делать то, что лучше всего умеете делать – стрелять из засады. По всему, что шевелится.

Увезёте детей, мы тоже в этом месте долго сидеть не будем. Нас здесь быстро минами закидают. Так что мы пойдём по берегу до следующей речки, переберёмся, из очередной засады обидим эсэсовцев, а потом, пока они ответного огня не открыли, уйдём вдоль неё. Мне надо, чтобы егеря за нами пошли, а там мы по краю болота уйдём. Главное, чтобы они направление вашего движения не засекли, а то все наши усилия насмарку.

Тут меня перебила Алевтина:

– И раненые с тобой вдоль берега пойдут? И ты с ними? Ты же еле ноги таскаешь. Или тебя на закорках понесут?

Ответил сразу. Я это уже продумывал.

– Я пройду, сколько понадобится. Мне только отдохнуть надо. Неделю назад бегом от этих егерей по лесам бегал, и ничего. Жив пока. А вот раненые, Алевтина, здесь останутся. Им уже никто не поможет. У сержанта гангрена начинается, да ещё и в таком месте, что резать бесполезно. Жить ему осталось очень мало, а умирать он будет страшно. Врагу такой смерти не пожелаешь. С политруком та же песня. Если ему в ближайшее время операцию не сделать, то он умрёт так же, как и сержант. Проживёт только чуть дольше. Думал я у немцев в бронетранспортёре медикаментами разжиться, но в нём только перевязочные пакеты и пара склянок с перекисью водорода обнаружились. Нечем делать операцию. Нечем и не с чем. У Яковенко сосуды придётся сшивать, и даже если сошьём, и он не умрёт от боли или потери крови, то то же самое нагноение может начаться опять – у нас ни стерильных материалов, ни лекарств нет. Это как мне пулю из головы вынимать – операцию сделать можно, но при этом меня обязательно похоронят.

Из всех раненых вы возьмёте с собой только старшину. Он вроде на своих ногах ходил, а если нет, то всё равно возьмёте – лучшего заместителя командира отряда вы себе не найдёте. Ему внутренности отбили, зубы выбили, но, может, выживет. В любом случае сколько бы старшина ни прожил, он до последней секунды своей жизни полезен будет.