– Вот когда я сама в первый раз проходила этот тест, я сделала всего две ошибки… – задумчиво уронила Кацураги.
Я помрачнел ещё больше – не слишком приятно осознавать собственную убогость…
Внезапно Мисато улыбнулась.
– …А ты, Синдзи, достиг такого результата уже со второго раза – для твоего возраста очень даже неплохо. Молодец, хвалю! – капитан посерьёзнела. – Но впредь постарайся не делать всё со второй попытки – такой возможности в жизни у тебя не будет.
– Есть, товарищ командир, – бледно улыбнулся я.
А теперь ещё хорошо бы перевести все только что заполненные мной сведения из оперативной в долгосрочную память, а то ведь без должной практики я могу это всё и забыть…
«Супра» летела по вечерним улицам Токио-3. Мисато за рулём, я на переднем сиденье, Рей сидит на заднем.
– …Синдзи, прекрати это делать! – возмутилась Кацураги, не отрываясь от вождения.
– Делать – что? – устало буркнул я, высунув локоть в раскрытое окно и наслаждаясь вечерней прохладой.
После изматывающего мозг тактического занятия, мне вдобавок ещё устроили и небольшую физтренировку – так, чисто для галочки, без особого садизма… Но и без поблажек.
– Делать это! – указала подбородком Кацураги.
Я задумчиво отнял руку ото лба и перестал сковыривать кровяную корочку, наросшую поверх ранки.
– А что такого-то? – равнодушно спросил я.
– Это негигиенично, – заявила капитан. – Ещё занесёшь какую-нибудь заразу или там…
– Фигня это, Мисато, – заметил я, закрывая глаза и откидываясь на мягкую спинку сиденья. – Это ж просто царапина, а они должны заживать на воздухе, естественным образом, вот кабы это было настоящее ранение… Кстати!.. – внезапно оживился я.
– Раз уж я солдат армии ООН, при оружии и петлицах… Мне как, награды положены?
– Синдзи, не жадничай – ты и так получаешь больше меня! Куда ещё больше-то? – искренне возмутилась Кацураги.
– Да нет, я не о том, – любимая тематика словно бы предала мне новые силы. Проверено – хоть я буду в стельку пьян, хоть поднят среди ночи или растормошён во время болезни, но любой вопрос касательно оружия или чего-то с ним связанного моментально приводит меня в благостное расположение духа. А уж если я нахожу благодарного слушателя, то…
– Деньги – это, конечно же, хорошо, Мисато, но ведь есть же и что-то, так сказать, для души… – задумчиво произнёс я.
– И что же это, например? – заинтересовалась Кацураги.
– Награды, – брякнул я.
– Награды? – чуть нахмурилась капитан. – Ну, в смысле, деньги – премии там, всякие, да?
– Да нет же! Награды, в смысле – медали, ордена, нашивки, наградное оружие! Да, точно!.. – оживился я и решительно махнул кулаком. – Понимаешь, командир? Прихлопнул я, скажем, Ангела, а мне хлоп – и медаль на грудь! Или поранило меня как в прошлом бою, а мне за это нашивку за ранение!..
– Синдзи, Синдзи! – рассмеялась Кацураги. – Что за ребячество? К чему тебе все эти висюльки, что тебе с них?
– Гм… – немного растерялся я. – Не знаю. Но хочется. Чтобы было.
– Чтобы было, чтобы было… – заворчала девушка. – Нашёл о чём думать…
– Ну, нет! – я внезапно загорелся этой действительно совершенно детской идеей. – Кто тут спасает Токио-3 и всё человечество, а? Ладно, орденов мне не нужно, но хотя бы медаль-то мне можно? За Ангела, так сказать…
– О, проклятье! – взмолилась Кацураги, возводя очи к небу. – Мальчишка, как есть мальчишка! Вот странный ты человек, Синдзи – иногда мне кажется, что ты почти мой ровесник, а иногда ты становишься просто пацаном…
– Ты тоже не лучше, – парировал я. – Иногда ты тоже не ведёшь себя, как взрослая женщина…
– Как ты меня назвал? – нехорошо прищурилась Мисато, слегка пригибаясь над рулём и протягиваю руку к рычагу гидромуфты. – Женщиной, да?
– Ой, у меня что-то со зрением, – быстро поправился я. – Девочка, как ты умудрилась сдать на права? Родители знают, что ты гуляешь так поздно?
– Неплохо, неплохо… – одобрительно кивнула Кацураги. – Считай, что ты спасён…
– Так что там, насчёт наград, а? – вновь начал гнуть я свою линию. А что? И самому действительно приятно, и выбранному образу соответствует, и выходка действительно очень ребяческая – хоть как-то сглажу свои косяки.
– Хочешь медаль? – усмехнулась капитан. – Будет тебе медаль, если уж так хочешь… Какие мы, однако, честолюбивые оказывается…
– Круто! – возликовал я.
На самом деле, что мне действительно с этих наград? Что я, Брежнев, что ли, золотыми звёздами себя увешивать? А с другой стороны и приятно, и для поддержания легенды вроде бы неплохо подходит. Честолюбивый солдафон-карьерист – это всяко менее подозрительно, чем просто странный парень, сующий нос куда попало. Пацан, повёрнутый на милитаризме, чьё расстройство ещё только более усилилось после того, как его чувствительно приложило по голове – образ гораздо более ПРОСТОЙ и ПОНЯТНЫЙ…
Ладно, повесят мне какую-нибудь висюльку, я изображу бурный восторг, и все вновь уверятся в том, что дитё получило ещё одну игрушку и просто искренне радуется. Веди себя, как ребёнок и при твоей внешности к тебе будет меньше подозрений…
Интересно только, что мне за медаль всучат? За Ангела-то?..