Чужая жизнь, или Vis Vitalis

- Мне? - изобретатель презрительно сморщился. - Почему вы так решили?

- Вы настойчиво выспрашивали, как я собираюсь его вознаградить, понимает ли он, на что идет.

- Не нужно проецировать на меня свои комплексы, - наставительно произнес Краюшкин, расправляя примявшийся воротник белого халата. - Я беспокоился о корректности эксперимента. Vis vitalis - материя тонкая, клещами ее из человека не вытянешь. Точнее, вытянуть-то можно, а направить туда, куда требуется, не получится. Жалкие обрывки никому не нужны и способны только навредить. Нам полезна лишь чистая, незамутненная сила.

- Понятно, - выдавил Говоров. Ему стало грустно. К тому, что все продается и покупается, он привык. Но жизнь? Сама жизнь? И неважно, покупателем он выступает или продавцом.

- А о бродяге не беспокойтесь. Вы платите ему больше чем достаточно. Впервые в жизни он совершит что-то полезное для своих близких и для общества. Ваша жизнь гораздо ценнее, чем его. Согласны?

- Не знаю.

- Да вы шутите, что ли? - возмутился Краюшкин. - Отставить такое настроение! Как врач вам говорю!

- Я себя вампиром чувствую...

Изобретатель оживился.

- А вот вампиры - тема крайне интересная. Полагаю, феномен и образ вампира появились не на пустом месте. Видимо, кто-то мог работать с vis vitalis на первобытном уровне, забирая ее у слабых и нежизнеспособных. Сильные всегда жили за счет слабых. Естественный отбор. Лестница совершенствования видов. А я построю еще одну ступеньку на лестнице восхождения человечества к сверхвозможностям. И мое имя будет выбито на ней золотыми буквами - если у меня получится сломать хребет современной медицины и заручиться поддержкой по-настоящему сильных. Лучших представителей вида!

Глаза Краюшкина сверкали сумасшедшим блеском, а редкие волосы на голове, казалось, встали дыбом. Говорову в который раз за вечер стало не по себе. Но какие перспективы открывались...

* * *

В полутемном зале скромного ресторанчика «Бочка», куда Говоров любил приезжать инкогнито, было, как всегда, уютно. Правда, бордовые скатерти навевали сегодня какие-то зловещие ассоциации, как и алые отблески пламени искусственного камина. Щербина в своем спортивном костюме в атмосферу ресторана никак не вписывался - лихие девяностые давно прошли. Но его это мало смущало. Он заказал самые дорогие блюда, причем в количестве, явно достаточном для того, чтобы накормить троих, а напитки пробовал по очереди - то коньяк, то виски, то водку. Альберт его прекрасно понимал: зачем экономить деньги «эксплуататора» или даже случайного делового партнера? Бери от жизни все, пока она не закончилась.

- Сидел-то за что? - спросил депутат после того, как Щербина опрокинул третью рюмку. Сам он едва притрагивался к стакану с виски.

- Да ни за что, - с неприязнью ответил Щербина.

- И все же? Мы не в суде, а я не следователь.

- Такие вопросы в приличном обществе не задают, - процедил донор. - Ну а если тебе очень интересно мою жизнь знать: киоск бомбанули коммерческий, хозяина подрезали - нечего было на рожон лезть. А что, жить ведь всем хочется, а, депутат? Вот и нам с дружками хотелось. Саня на малолетку пошел, а мы с Вованом - на взрослую зону. Следующая ходка вообще смешная была - у фраера мобилу отобрал. Я и не думал, что за такое сажают. А на меня еще несколько грабежей повесили и упекли на пять лет. Ну и последняя ходка - за магазин. Не везет мне с магазинами. А ведь что магазин? Кого ты обидел, если кассу в магазине подломил, кроме богатея, что этот магазин держит и как сыр в масле катается? Нет в жизни справедливости, депутат. Так и запиши.

- А работал где? Специальность есть?

Похоже, Щербина хотел сплюнуть на пол, но в последний момент, перехватив взгляд крепкого охранника у входа, передумал.

- После школы меня забрали, сразу. Даже училище закончить не дали. Справедливо это, депутат? Может, я бы и трудился слесарем, упирался бы рогом - да не судьба.

Опрокинув рюмку водки - коньяк и виски ему не понравились, - Щербина впился зубами в запеченную, предварительно вымоченную в пиве свиную ножку. Жуя, он постоянно посматривал по сторонам. То ли боялся, что еду отберут, то ли, напротив, смотрел, чем можно поживиться у посетителей «Бочки».

Наблюдая за уголовником, Говоров размышлял. Действительно, что хорошего сделал в своей жизни этот тип? Ничего. Горе принес он своей матери, зло и беспокойство - людям, которых грабил, ничего хорошего - самому себе. Он был никчемным человеком, ничтожеством. С ним было трудно родителям, от него страдали учителя, он наверняка притеснял товарищей, которые были слабее его... И все же... Альберт вдруг представил смешного черноволосого малыша в простой деревянной кроватке, который заливисто хохотал и тянул руки к просто одетой, преждевременно увядшей, усталой матери. Тогда он был для нее лучшим, а она для него - всем. Но потом все изменилось. Когда-то что-то пошло не так. Где-то кому-то не хватило сил. Матери, отцу, ему. Или мир оказался слишком жестоким. А теперь... Что теперь?