Чужак

– Я могу заставить тебя почувствовать больше, – прохрипел он. – Гораздо больше. Мы вытерпим этот проклятый ужин, а потом… Остаток ночи будет нашим.

Она тихонько вздохнула.

– Но я не смогу… сосредоточиться на ужине, зная все это.

– Тогда не сосредоточивайся. Отдыхай сейчас.

Саймон подвел Элис к кровати, затем свалился на шезлонг – усталость одолевала его.

Устроившись в постели, Элис пробормотала:

– Саймон… спасибо.

Он едва не задохнулся от смеха: она благодарит его?.. Какой абсурд. И как чудесно.

Через несколько минут глаза Элис закрылись и она заснула.

А вот Саймон, несмотря на усталость, не мог заснуть. Слишком был взбудоражен. И сердце бешено колотилось.

Вытянувшись на неудобном шезлонге, он попытался представить владельцев и управляющих рудником, обнаруживших, что их провели и что они остались ни с чем. Конечно, они будут рвать и метать, но ничто не убережет их от разорения. А Элис будет с увлечением слизывать свежее масло с пальцев.

Саймон заснул с улыбкой на губах.

Несколько часов спустя – уже в черном фраке и белоснежной сорочке – он ждал «жену» в вестибюле отеля. Обмениваясь любезными кивками с другими постояльцами, Саймон нервно барабанил кончиками пальцев по полям своего цилиндра и старался хотя бы не притопывать ногой. Нетерпение, возбуждение и тревога одолевали его. Ведь наступал самый ответственный момент, и Элис… Только бы не подвела!

Но пока что она находилась в их номере, и одна из горничных помогала ей одеться и закончить туалет.

Саймон прошелся по вестибюлю и, одернув крахмальные манжеты, посмотрелся в ближайшее зеркало. Поправил белый галстук и оглядел манишку. Все было в полном порядке. Никто из его знакомых не знал, что он ни разу не воспользовался услугами камердинера с тех пор, как ушел в армию. Потому что там, в армии… Ох, он столько раз рисковал жизнью, что чья-то помощь, когда приходится раздеваться или одеваться, казалась абсурдом.

Прохаживаясь по вестибюлю, Саймон краем глаза уловил движение на лестнице. Обернулся – и ноги сами понесли его к лестнице. А потом он замер, с раскрытым ртом глядя на Элис, медленно спускавшуюся вниз. За ней шла горничная, но он ее не видел, потому что видел только Элис. На ней было вечернее платье из серебристого атласа – с воланами, с низким вырезом и крошечными рукавчиками. Светлое кружево с серебряной каймой шло по лифу и заканчивалось треугольником у талии. Юбка же была искусно драпирована в подражание греческим статуям, и с каждым шагом платье переливалось перламутром – словно умоляло до него дотронуться.

Ткань только подчеркивала сливочную белизну кожи – шею, верхнюю часть груди и тонкие полоски кожи между рукавчиками и длинными перчатками из лайки цвета слоновой кости. Слава богу, на ней был палантин из темно-серого бархата, закрывавший почти все декольте. Но Саймон заранее содрогался при мысли о том, что когда Элис снимет палантин, то он впервые увидит верхушки ее грудей и ему станет чертовски трудно играть свою роль в доме Харролда.

Он заметил гагатовое ожерелье, поблескивавшее у нее на шее, и увидел такие же сережки, так и искушавшие мужчину сжать зубами розовую мочку. При мысли о том, что Элис, в сущности, останется в одном ожерелье, вся кровь прилила к его паху.

Ее волосы были забраны наверх и уложены в сложную прическу. Темные завитки удерживались на месте цветами из серебристого шелка и гагатовыми гребнями. У горничной отеля, несомненно, был талант.

И это так не походило на повседневную одежду Элис; даже ее модный дорожный ансамбль бледнел в сравнении с изысканной элегантностью этого платья.

Но все это не играло роли, главным оказалось выражение ее лица. Он ожидал застенчивости и неуверенности – например, некоторые женщины в подобной ситуации нервно одергивали бы платье или же скромно опускали глаза, то и дело краснея, но только не Элис. Ее подбородок был высоко поднят, глаза ярко блестели, а румянец на щеках вовсе не являлся следствием робости или краской румян.

Нет, она была воплощением сияющей уверенности. Элис выглядела великолепно – и знала это. Мужчины в вестибюле замедляли шаг, чтобы оглянуться на нее. А она воспринимала их взгляды как королева, то есть как должное.

Причем в ее осанке и манере держаться не было ни тени искусственности; казалось, что она вела себя вполне естественно – как будто всегда выглядела именно так.

Она спустилась вниз, едва касаясь рукой перил. Когда же их взгляды встретились, она отвела глаза – и тотчас демонстративно оглядела Саймона с ног до головы, словно оценивая его вечерний костюм. Он, разумеется, понимал, что прекрасно носит фрак, но это никогда не приносило ему большего удовлетворения, чем в тот момент, когда глаза Элис потемнели, а ноздри слегка раздулись.

– Спасибо, Мейзи, – бросила она через плечо как истинная леди. – Можете идти.

Горничная присела и поспешила удалиться, прежде чем Саймон успел добавить от себя несколько слов благодарности.

– Я знаю, мы не должны благодарить слуг, – прошептала Элис, – но это… – Она оглядела свой наряд. – Это просто поразительно.