Чужак

— Это очень хороший портрет, очень лестный, но не более того. Он ни о чем не говорит. Здесь только мой внешний вид, моя внешняя оболочка. Может быть, внутри меня и нет ничего такого, что можно было бы перенести на холст, но в Джерро это было. Ты уловила в нем это. И если ты не смогла отразить в портрете мою сущность, а просто постаралась усыпить меня внешней красивостью, то ты ошиблась, тебе не следовало ничего скрывать.

Внезапно Марианна резко поднялась, грудь ее тяжело вздымалась. Видно, я затронул ее больное место.

— Я не верну портрет Джерро, — гневно закричала она. — Кто ты такой, чтобы указывать мне? Ты не в том положении, чтобы мне приказывать!

Я снял со своего портрета маленькую рамку и начал медленно рвать его на куски.

— Прекрати орать как торговка, — спокойно сказал я, хотя внутри у меня все клокотало.

Марианна подскочила ко мне, сжала свои маленькие кулачки и принялась колотить меня по лицу, крича и плача одновременно.

— Невежественная тупица! Если я кормлю и терплю тебя, то ты уже вообразил, что можешь распоряжаться мной! Почему я не отправила тебя назад в ту канаву, в которой нашла!

Внезапно что-то взорвалось у меня внутри, я размахнулся и ударил ее по щеке. Она упала на диван, поднесла руки к лицу, словно не веря в то, что произошло, и посмотрела на меня.

Я глядел на нее сверху вниз, голос мой был холоден, словно лед:

— Ты вернешь портрет Джерро, иначе я изобью тебя так, что запомнишь на всю жизнь.

Выражение ее лица внезапно изменилось, оно стало мягким, глаза затуманились.

— Ты сделаешь это, — сказала она знакомым, с хрипотцой голосом. — Я верю, что ты действительно сделаешь это.

— Да, сделаю. Мне нужен портрет.

Она обняла меня и усадила рядом с собой.

— Мой любимый, мой сильный, мой злой, мой дорогой, конечно, ты получишь его. Я сделаю все, что ты захочешь.

Она поцеловала меня, губы ее пылали, и весь мир буквально перевернулся для меня. На следующее утро портрет Джерро снова стоял на столе.

Глава одиннадцатая

Я сидел в большом удобном кресле в углу комнаты и курил трубку, которую мне подарила Марианна. Вынув трубку изо рта, я с отвращением посмотрел на нее, во рту стояла горечь. Не знаю, почему я все-таки курил эту чертову трубку, ведь она мне не нравилась и никогда не понравится. Но Марианна в один прекрасный день сказала:

— Дорогой! А почему ты не куришь трубку?

— Не знаю, я никогда не пробовал, — ответил я.

— В трубке есть что-то очень мужское, — улыбнулась она, — трубка — символ мужчины. Женщины ведь не могут курить трубку. Давай, попробуй.

— Нет, — ответил я, — и привык к «Кэмелу».

Однако, придя домой на следующий день, она принесла не одну трубку, а целый набор, в который входили четыре трубки, увлажнитель табака и подставка. Кроме этого, она купила несколько смесей ароматизированного табака и разыграла торжественную церемонию вручения подарка. Едва дождавшись, пока я набью трубку табаком и вставлю ее в рот, она сказала:

— Разреши, я сама зажгу.

Чиркнув спичкой, она поднесла ее к трубке, дождалась, пока я ее раскурил, потом отступила на шаг и посмотрела на меня. Я знал, что трубки сначала обкуривают, чтобы исчезла горечь, и с содроганием подумал, что мне предстоит обкурить их четыре. Глубоко затянувшись, я выпустил дым.

Марианна уселась на пол и, уставившись на меня, сказала:

— Ты выглядишь чудесно! — На лице ее, как у маленького ребенка, было написано обожание. — Ты прямо создан для трубки.

После этого мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я не хотел, чтобы Марианна поняла, что мне отвратительна трубка. Поэтому я продолжал ее курить, но с каждым днем все реже и реже. Я часто откладывал ее в сторону и брал сигарету, чтобы уничтожить во рту неприятный трубочный привкус.

Трубка в моей руке была символом того, во что я превратился. Да, я был молодым, сильным, здоровым, полным желания что-нибудь делать бездельником. Нельзя сказать, что я уж очень страстно желал трудиться, нет, ничуть не больше, чем любой другой, просто я вдруг ощутил свою бесполезность. Меня устраивала моя нынешняя жизнь, дававшая возможность быть рядом с Марианной, любить ее и позволять ей любить меня, а также плыть по течению, потому что мне было лень менять что-либо.

Взгляд мой скользнул по портрету Джерро, стоящему на столике. Свет от лампы падал таким образом, что освещал только портрет, а сам столик оставался в тени. Его энергичный, полный жизни взгляд притягивал меня. Я прикрыл глаза и услышал его голос: «У меня есть цель, и все, о чем я мечтаю, не может сбыться, пока я не достигну этой цели. Мир готов отдать тебе все, но только не то, что ты вырываешь у него, а то, что ты в него вкладываешь». На память мне пришли и другие его слова: «Чего ты ищешь, Фрэнк? Чего ты всегда опасаешься? Чего ты хочешь и что ты делаешь, чтобы получить желаемое? Ты достаточно взрослый, чтобы обойтись без помощи… Спасибо, ты сделал больше, чем кто-либо… Удивительно, но у тебя в волосах седина… Только работая вместе, мы сможем добиться того, к чему все стремимся… Жить в этом мире как человек, среди людей и вместе с людьми…»