Чужак из ниоткуда-4

Работников МИДа, вовремя сделавших необходимые визы мне, охранникам Борису и Антону, директору Пулковской обсерватории Крату Владимиру Алексеевичу и ещё двоим участникам нашего «научно-культурного десанта».

Генеральных конструкторов, инженеров и рабочих, чьими трудами был подготовлен не только упомянутый «Антей», но и первый в истории человечества серийный грузо-пассажирский гравилёт «РС-1», где аббревиатура РС расшифровывалась как «Русский сокол» (за название пришлось выдержать битву в определённых бюрократических партийных кругах, но я настоял).

Лётчик-испытатель капитан Нодия Муса Ираклиевич и механик, а также по совместительству штурман Сергеев Тимофей Михайлович — эти двое испытывали гравилёт, знали его лучше, чем свои пять пальцев, и должны были потом задержаться на Кубе, чтобы научить кубинских товарищей им пользоваться и обслуживать (обоим, разумеется, так же были сделаны соответствующие визы).

Наконец, я сам, который за сутки успел смотаться в Дубну, лично подняться в воздух на гравилёте, дабы убедиться в его готовности (отличная получилась машина, просто отличная), сделать два десятка важных звонков, заехать ещё в несколько мест для решения самых наболевших вопросов и даже немного поспать.

Одним из таких мест был Главный военный клинический госпиталь имени Бурденко, расположенный в Лефортово — в местах, знакомых Серёже Ермолову с раннего детства.

В госпитале я навестил товарища майора Петрова, угодившего туда с огнестрельным ранением после вчерашних событий.

— К нему нельзя, — заявила мне строгая, уже слегка оплывшая женщина лет пятидесяти пяти в очках и белом халате, когда я обратился в регистратуру.

— Что значит — нельзя? Он в реанимации?

— Нет, но приказано никого не пускать. Раненому сделали операцию, и теперь ему нужен покой.

— Операция прошла успешно?

— Да, но пускать никого не велено. Молодой человек, отойдите и не мешайте работать.

Я огляделся. Кроме меня, возле окошка регистратуры никого не было. Пришла злость. Создатель, когда у меня уже дойдут руки до этих идиотских порядков в советских больницах, когда для того, чтобы навестить больного, нужно претерпеть массу унижений, связанных со строго определёнными часами посещений и самодурством медперсонала, которому просто не хочется видеть в больнице посторонних? Мешают они ему, видите ли.

— Как вас зовут? — спросил я.

— Это неважно.

— Это важно. По правилам Министерства здравоохранения СССР, вы обязаны представиться, если посетитель — в данном случае я — этого требует. Так вот, я, Ермолов Сергей Петрович, требую.

— Вы — Ермолов? — в холодно-казённом взгляде регистраторши мелькнула искорка интереса.

— Он самый. Удостоверение показать?

— Не надо, я вас узнала. Майор Петров Александр Николаевич находится в палате двести четыре. Только прошу вас недолго. Меня зовут Галина Викторовна, — и она рефлекторно поправила причёску.

Я набросил положенный халат и уже через две минуты стоял у нужной двери. Постучал.

— Да, — раздался за дверью слабый голос.

Вошёл. Товарищ майор лежал на койке в отдельной палате под капельницей и безучастно пялился в чисто беленый потолок. Скосил глаза, увидел меня, слабо улыбнулся и сказал:

— Ну наконец-то. Я уж волноваться начал, куда ты делся.

— Привет. Извини, раньше никак не получалось. Но я знал, что твоя жизнь в безопасности.

— Жизнь — может быть, — сварливо заметил Петров. — А здоровье?

— Не ссать, товарищ майор, — сказал я, подходя и усаживаясь на стул рядом с койкой. — Здоровье тебе мы сейчас поправим. Будешь, как новенький.

— То-то гляжу, апельсинов ты мне не принёс. Решил быстро отделаться.

— Ты даже не представляешь, насколько быстро. Быстро, но эффективно. Закрой глаза и расслабься.

Рана и впрямь оказалась не тяжёлой. Или, скажем так, не слишком тяжёлой. Пуля пробила лёгкое и застряла в правой лопатке, сломав её. Операцию хирурги госпиталя провели вчера вечером, пулю извлекли, осложнений не предвиделось. Но чего зря валяться и ждать выздоровления, если у человека есть такой друг, как я? Правильно, нечего. Поэтому я запустил на всю катушку регенерационные процессы, ещё раз осмотрел ауру товарища майора и, удовлетворённый, вышел из орно.

— Ну, как теперь самочувствие? — осведомился.

— Как будто шампанского в кровь влили, — подумав, ответил друг. — Аж встать захотелось.

— Э, нет, — сказал я. — Рановато, даже не думай пока.

— А когда?

— Ближе к вечеру, пожалуй, можно. Часиков, эдак, через пять.

— Скучно лежать, — вздохнул он. — Хоть бы книжку мне принёс, что ли.

— А я и принёс, — сказал я. — Но могу, если хочешь, тебя усыпить. Сон — это здоровье.

— Нет, не хочу спать. Давай книжку.

Я достал из сумки «Особняк» Уильяма Фолкнера и «Час быка» Ивана Ефремова, показал, положил на тумбочку.

— «Час быка» в «Технике молодёжи» читал, года четыре назад, сокращённый вариант, — сказал Петров. — А «Особняк» и вовсе не читал. Вообще, я Фолкнера не особо люблю.

— Больше Хемингуэя, да?

— Ага.