Чужак в чужой стране. Книга 10

Сердце льдом мне сковала неистово злая зима,
Хлещут ветры стальные, свиваясь в невидимый жгут.
И осколки тех клятв, что ты мне приносила сама,
Ранят душу и кровь, как вампиры, по капле сосут.

Тело в шрамах мое, и как пень изуродован таз,

Голод жадно урчит, мне пустые кишки теребя.
Свет уходит из снегом присыпанных слепнущих глаз.
Смерть, конечно, страшна, но страшнее стократ без тебя.

Лихорадки огонь нарисует возлюбленной лик,

Отодвинет он тьму, что меня окружает стеной,

И в оглохших ушах оживет твой томительный крик.
Это значит — ты здесь. Ты и в смерти пребудешь со мной.

— Вот так, — сказал Джубал деловито, — поставь подпись «Луиза М. Олкотт» и отошли в журнал «Единение».

— Босс, и вы думаете за такое заплатят?

— Что? Зато его оценят в будущем. Сунь в архив, и мой литературный агент сможет использовать его для оплаты расходов по моим похоронам. Есть такая хитрость в литературных делах — лучшие работы начинают цениться после того, как автор протянет ноги. Литературная жизнь — дерьмо! Она чем-то напоминает почесывание кота, чтоб он замурлыкал.

— Несчастный Джубал! Если никто его не пожалеет, так он сам будет себя оплакивать!

— Еще и сарказм к тому же! Разве удивительно, что у меня работа из рук валится?!

— Это не сарказм, босс. Только обутый знает, где у него мозоль.

— Тогда извини. Вот еще гонорарная работа. Название: «Одинок я в пути».

Забвенье есть для нас в петле,
Покой несет топор.

Но только яд, как говорят, надежен, да и скор.

Нас пуля в сердце исцелит —

Спустил курок — дыра!
Но мил мне яд. Как говорят, все прочее — мура.

Неплох, конечно, в печке газ,

И кол, чтоб задом сесть.
Но лучше яд, как говорят, с мороженым поесть.

Когда ж меня отволокут

В церковный наш сарай,
То только яд, как говорят, мне выдаст пропуск в рай.

ХОР:

Когда же под грохот и стук каблуков
Смерть придет и спросит: «Готов?»
Ты крикни: «А кто мне, ребята, здесь друг?»
И яду прими у друга из рук.

— Джубал, — с тревогой спросила Анни, — у вас расстройство желудка?

— Постоянно.

— Это тоже в архив?

— Как! Это для «Нью-Йоркера».

— Пришлют обратно.

— Еще как купят! Это столь омерзительно, что они не устоят.

— Кроме того, тут что-то не то с размером.

— Еще бы! Надо же дать редактору возможность хоть что-то исправить, иначе он будет разочарован. После того как он пописает в эти стихи, их вкус ему понравится куда больше, и он тут же купит. Моя дорогая, я научился избегать настоящей работы еще когда ты даже не родилась, так что не учи деда, как пить сырые яйца. Если хочешь, я немного повожусь с Абби, пока ты будешь перепечатывать. Эй! Самое время кормить Абигейл! Ты же сегодня вообще не «Первая». «Первая» — Доркас.

— Подождет ваша Абигейл! Доркас прилегла. Ее по утрам теперь мутит.

— Чушь! Я чувствую беременность за две недели до того, как ее можно будет определить с помощью кроличьей реакции, и тебе это прекрасно известно.

— Джубал, оставьте ее в покое… Она так боится, что опять ошиблась… и не хочет расставаться с мыслью, что на этот раз повезло. Неужто вы так мало понимаете в женщинах?

— Ммм… Ну уж, если по правде, то — мало. Ладно, не буду к ней придираться. А почему ты не принесла сюда нашего ангелочка? Тут бы ее и покормила.

— И рада, что не принесла, — чего доброго она наслушается ваших разговоров.

— Значит, я развращаю детей? Вот как!

— Она еще слишком мала, чтобы понять, когда вы серьезны, а когда шутите, босс. Да вы бы и вовсе бросили работу, принеси я ее. Забавлялись бы с ней и все.

— А разве ты знаешь лучший способ убить время?

— Джубал, я очень рада, что вы так любите мою дочку. Я сама считаю ее очаровательной. Однако теперь все время вы тратите либо на игру с Абби, либо… на нытье.

— Ну и что — нам грозит переход на пособие по безработице, что ли?