Чужак в стране чужой

На севере страны этот случай прошел мимо внимания Джубала Харшоу, однако доктор знал слишком уж много других, совершенно аналогичных, чтобы спать не ворочаясь. Он уступил самому коварному из пороков — начал интересоваться новостями. На первый случай он ограничился заказом в службу газетных вырезок по темам «Человек с Марса», «В. М. Смит», «Церковь Всех Миров» и «Бен Какстон». Но кто же не знает, как трудно ограничиться первой рюмкой? Джубал дважды ловил себя на желании приказать Ларри, чтобы тот установил этот идиотский ящик.

Кой черт, ну почему эти гады не могут наговорить чего-нибудь на пленку и прислать — не понимают, что ли, что за них здесь волнуются?

— К ноге!

— Энн, — сказал Джубал, обводя глазами засыпанный снегом двор и пустой бассейн, — арендуй нам тропический атолл, а этот мавзолей выставляй на продажу.

— Есть, начальник.

— Только чтобы именно в этом порядке: сперва долгосрочный контракт на аренду атолла, а уж потом возвращай все это индейцам, я терпеть не могу гостиницы. Когда я последний раз писал коммерческий материал?

— Сорок три дня назад.

— Да будет это для тебя уроком. Итак, начнем. «Предсмертная песнь байстрюка».

Холод тоски леденит мое сердце, лишая покоя.
Осколки разбитой любви рвут усталую душу на части.
Горечи ветры суровые дуют, и плачут, и воют.
Образы прошлого будят печаль об утраченном счастье.
Пусть я разбит, и раздавлен, и шрамы меня покрывают,
Пусть я ослеп, и глазницы засыпал песок,
Пусть меня голод и боль беспрерывно терзают —
Хуже всего, что я брошен и одинок.
Благословенно лицо твое — бедного сердца отрада.
Благословен и твой голос, чей отзвук я слышу порой.
Смерти я не страшусь, хотя знаю — она уже рядом.
Я лишь страшусь бесконечной разлуки с тобой.

— Так вот, — деловито добавил он, — подпиши «Луиза М. Олкотт»[194] и отошли в журнал «Сплоченная семья»[195].

— Начальник, вы что, и вправду думаете, что это и есть «коммерческий материал»?

— А? Ничего, позднее этот стишок хоть чего-нибудь да будет стоить; положи его в архив, поможет моему литературному душеприказчику оплатить счет за похороны. Такова уж судьба всех истинных творцов — их лучшие работы входят в цену, когда автор не может уже этим воспользоваться. Литературная жизнь… Дрек! В ней главное — гладить всех по шерстке.

— Бедняжка Джубал! Никто его не гладит, вот ему и приходится переходить на самообслуживание.

— Все сарказмики. А чтобы работать, так на это вас нет.

— Это не сарказм, начальник. Лишь носящий туфлю знает, где она жмет.

— Тысяча извинений. Ладно, вот тебе коммерческий материал. Название: «Посошок на дорожку».

Топор прервет ваши мученья,
Петля подарит вам забвенье,
Но только с ядом вы уснете, как в люльке матери родной.

На время сон даст утешенье,
Свинец развеет заблужденья,
Но только на углу в аптеке вы купите себе покой.

Когда нет сил терпеть мученья,
Подарит церковь утешенье,
Но только яд легко и нежно вам путь укажет в мир иной.

Припев:

Смерть может жечь, терзая плоть, как жало,
Смерть может быть мгновенной и без мук,
Но только смерть как сон — на дне бокала,
Который вам протягивает друг.

— Джубал, — забеспокоилась Энн, — у тебя что, несварение желудка?

— Перманентно.

— Это что, тоже для архива?

— Че-го? Это для «Нью-Йоркера». Под обычным псевдонимом.

— Они вышвырнут эти вирши.

— Они их купят. Патология как раз по их части; купят как миленькие.

— Да и размер хромает.

— Само собой! Надо же оставить редактору хоть что-нибудь, чтобы не скучал. А так он пописает на твою писанину, принюхается, почует родной запах и купит. Милая моя, я начал отлынивать от честной работы еще тогда, когда тебя и в проекте не было, так что не учи ученого. А может, ты хочешь, чтобы я понянькался с Эбби, пока ты перепечатываешь? Слушай, да тебе же пора кормить! Это ж не ты была «к ноге», это Доркас «к ноге».

— Ничего твоей Эбби не сделается, подождет немного. А Доркас лежит. Утреннее недомогание.