Чужак в стране чужой

– Вот ты о чем. Да будет тебе, милая, известно, за присутствие при сотворении чуда не судят, равно как и за само чудотворство. Но тут неизбежно возникает больше вопросов, чем звезд на небе и песчинок на дне морском, вместе взятых. Ты помолчи немного, а я подумаю.

Молчал Джубал минут десять, после чего открыл глаза и вопросил:

– А где это наш трудный ребеночек? Скорее всего, на дне бассейна…

– Конечно.

– …а потому тебе поручается вытащить его оттуда и препроводить в мой кабинет. Любопытно посмотреть, сумеет ли он повторить этот номер, а зрители нам не нужны. Нет, один зритель нам нужен. Скажи Энн, чтобы обрядилась в этот дурацкий балахон, – она понадобится мне в своем профессиональном качестве. И Дюка тоже позови.

– Есть, начальник.

– А по какому, собственно, праву ты называешь меня начальником? Ты мне налоговую базу не уменьшаешь.

– Хорошо, Джубал.

– М-м-м… даже и ума не приложу, кем бы можно было пожертвовать. Как ты думаешь, умеет Майк работать с неодушевленными предметами?

– Не знаю.

– Ничего, скоро выясним. Вытащи его и приведи в чувство. – Джубал на некоторое время смолк. – Но какой все-таки великолепный способ избавляться… нет, не будем поддаваться искушению. Ладно, действуй, увидимся наверху.

12

Одетая в предписанную гильдией белую мантию, Энн подняла голову на входящую в кабинет Джилл, но даже не поздоровалась. Джилл нашла себе стул и тихо присела – творческий процесс был в самом разгаре.

– …из-под распростертого на полу тела, – диктовал, не обращая внимания на новопришедшую, Джубал, – постепенно пропитывая угол ковра; рядом с камином уже успела образоваться темно-красная лужица, над которой кружили две мухи, не нашедшие себе, по-видимому, более интересного занятия. Мисс Симпсон прижала руку ко рту. «Боже мой! – расстроенно пробормотала она. – Папочкин любимый ковер с концами. Да и папочка вроде тоже». Конец главы, Доркас, и конец первой части. Аванс отработан, пусть платят дальше. Отошли сегодня же. И – мотай отсюда.

Доркас прихватила свою стенографирующую машинку и ушла, улыбнувшись на прощание Джилл.

– А где Майк? – спросил Джубал.

– Одевается, – пожала плечами Джилл. – Сейчас придет.

– Одевается? – возмутился Джубал. – Что ему тут, светский раут?

– Надо же ему одеться.

– Зачем? Меня абсолютно не интересует, как все вы по дому бегаете, в шубах или телешом. Сегодня жарко. Гони его сюда.

– Не надо, Джубал, нужно же ему научиться.

– Тьфу. Ты навязываешь ему свою узколобую, ханжескую, провинциальную мелкобуржуазную мораль.

– И ничего подобного, просто я прививаю ему необходимые повседневные навыки.

– Навыки, мораль – да какая тут разница? Милостью божьей – ну и, конечно же, благодаря твоей шустрости – тут оказалась личность, не запятнанная психотическими табу нашего готтентотского племени, – и теперь ты вознамерилась превратить его в заурядного конформиста, из каких состоит чуть не все население этой трусливой страны. Может, ты еще и портфель ему купишь? И внушишь, чтоб без портфеля людям на глаза не показывался, иначе засмеют.

– Ни во что такое я Майка не превращаю, просто хочу, чтобы он не попадал на каждом шагу в дурацкое положение. Все для его же пользы.

– Вот-вот, – фыркнул Харшоу. – Именно это сказали коту, прежде чем отрезать ему яйца.

Джилл возмущенно вскрикнула и, судя по выражению лица, начала медленно считать до десяти.

– Это ваш дом, доктор Харшоу, – сказала она, вставая, – и мы перед вами в долгу. Хорошо, я приведу Майка.

– Садись – и оставь тщетные попытки быть такой же мерзкой, как я. У меня за плечами десятилетия тренировки. Давай разберемся сразу: ни в каком ты передо мной не в долгу. Это просто невозможно – все, что я делаю, я делаю исключительно для собственного удовольствия. Как и все остальные обитатели этой планеты, с той лишь разницей, что я это четко осознаю. Так что не изображай, пожалуйста, никаких несуществующих долгов, ведь еще немного, и ты попытаешься вызвать у себя чувство благодарности, а это – первый опасный шаг на пути к полному моральному разложению. Грокаешь?

Джилл упрямо закусила губу, но тут же улыбнулась.

– Только я не очень понимаю, что это такое – грокать.

– Я тоже не понимаю, но полон твердой решимости учиться у Майка, пока не пойму. Ты только не подумай, что я шучу. «Благодарность» – просто эвфемизм для оскорбленного негодования. Вообще-то, мне безразлично, кто там и за что на меня обижается, обидно только, если это хорошенькая девушка и ни за что ни про что.

– Какие глупости, Джубал, я совсем на тебя не обижаюсь.

– Надеюсь. Но если ты не вырвешь с корнем весь этот бред насчет какого-то там твоего передо мной долга, то скоро начнешь. У японцев есть пять различных формулировок для «благодарю вас» – и все они обозначают различную степень оскорбленной неприязни. Вот бы английскому языку такую внутреннюю честность! Но зато английский может дать определение чувств, на которые нервная система человека попросту не способна. Например, «благодарность».

– Джубал, ты заскорузлый старый циник. Я благодарна тебе – и буду благодарна впредь.