Чужак в стране чужой

Это ничуть не походило на стереовидение. Джилл нашла меня глазами и улыбнулась. Да, да, конечно, если артист смотрит прямо в камеру, его взгляд встречается с твоим — где бы ты ни сидел. Но если Майк сумел отладить это до такого совершенства — ему нужно взять патент. Джилл была в каком-то странном экзотическом наряде. Майк забубнил что-то нараспев, частично по-английски… Что-то такое насчет Праматери Мироздания, единой во многих проявлениях, затем он начал называть ее различными именами, и с каждым новым именем Джилл оказывалась в новом наряде…

* * *

Заметив Джилл, Бен Какстон встрепенулся. Несмотря на расстояние, об ошибке не могло быть и речи: кого-кого, а уж ее-то он узнал бы в любой обстановке. Джилл нашла его глазами и улыбнулась. «Ну надо же, — думал Бен, вполуха слушая Майковы распевы, — а ведь я-то был полностью уверен, что эта хреновина — хитрый стереовизор». Теперь он не имел ни малейших сомнений в реальности стоящей на возвышении Джилл — хоть подойди и потрогай.

Хорошо бы, конечно, и вправду подойти и потрогать, только неловко как-то мешать Майклу. Подождем, пока Джилл освободится…

— Кибела!

Одежда Джилл мгновенно изменилась.

— Исида!

Снова изменилась.

— Фригг!.. Гея!.. Деви!.. Иштар!.. Мириам! Матерь Ева! Mater Deum Magna! Любящая и Возлюбленная, Жизнь Неугасающая…

Майкл продолжал говорить, но Какстон уже ничего не слушал, а только смотрел на Джилл, на праматерь Еву во всей ее славе. Световое пятно расширилось, захватив безошибочно угадываемый уголок Эдема, огромного змея, обвивавшегося вокруг древа.

Джилл улыбнулась, погладила змея по голове, затем повернулась к аудитории и широко распахнула объятия.

Кандидаты на вступление в восьмой круг устремились к райскому саду.

— Бен… — Бен почувствовал на своем плече руку, обернулся и увидел Пэтти. — Пошли, милый.

Какстону хотелось остаться, присоединиться к процессии, подойти к Джилл поближе, однако он встал и пошел к выходу. Оглянувшись, он заметил краем глаза, как Майкл встретил с распростертыми объятиями первую из женщин-кандидаток, но Патриция потянула его за рукав, он зашагал за ней следом и так и не увидел, как Майкл поцеловал кандидатку и как в тот же самый момент ее мантия исчезла, не увидел, как Джилл поцеловала первого из мужчин и его мантия тоже исчезла.

— Мы погуляем немного, — объяснила Пэтти, — чтобы дать им время вступить во Храм. Нет, мы можем, конечно, сунуться в толпу, нам никто ничего не скажет, только Майку потребуется потом дополнительное время, чтобы снова создать у них нужный настрой, а он и так работает на предельном напряжении.

— А куда мы идем?

— За Сосисочкой, возьмем ее и тут же вернемся в Гнездо. Если ты хочешь поучаствовать в инициациях — оставайся, но я не вижу в этом особого смысла. Ты еще не выучил марсианского, так что вряд ли что поймешь.

— Инициация инициацией, но я хотел бы увидеть Джилл.

— С этим все в порядке. Джилл просила сказать, что обязательно забежит наверх, чтобы поговорить с тобой. Сюда, Бен.

Распахнулась дверь, и Бен оказался в саду, в том самом. Библейский змий заинтересованно поднял голову. «Здравствуй, малышка, — заворковала Патриция, — ты просто молодец, мамочка очень тобой довольна!» Она смотала удавиху с дерева, аккуратно уложила ее в корзину и повернулась к Какстону: «Дюк сделал половину дела, принес Сосисочку сюда, а уж затем уж я расположила ее на дереве и попросила никуда не отлучаться — инициация в восьмой круг происходит очень, очень редко».

Четырнадцатифутовая удавиха оказалась жутко тяжелой, корзина для ее транспортировки скрывала под мягкой оплеткой крепкий стальной каркас. «Ну, все, Бен, ставь ее здесь», — сказала Патриция, когда пандус остался позади. Она сняла мантию, отдала ее Бену, а затем накинула змею себе на плечи.

— Что это ты так торопишься? — удивился Какстон.

— Это награда Сосисочке за то, что была паинькой. — В голосе Пэт звучали те же воркующие нотки, как и при разговоре с удавихой. — Сосисочка любит обнимать мамочку. Через пару минут у меня начинается урок, вот я и хочу успеть поносить ее хоть немного. Нехорошо разочаровывать змею, они же совсем как дети и не могут грокать во всей полноте.

В конце длинного, ярдов в пятьдесят, коридора Бен разулся сам, а затем разул и свою спутницу. За дверью, отделявшей коридор от собственно гнезда, Пэтти остановилась, давая Бену время раздеться. Он внутренне убеждал себя расстаться с трусами, но так и не убедил. Было совершенно очевидно, что в пределах Гнезда любая одежда столь же неуместна (возможно — столь же вызывающе груба), как кованые сапоги на паркетном полу танцевального зала, об этом свидетельствовало буквально все — и предупреждающая табличка на выходе, и полное отсутствие окон, и парниковая атмосфера, и непринужденная нагота Патриции.